Девочка. Книга первая

За окном начало смеркаться, пентхаус погрузился в полумрак, заглатывая меня вместе со всем остальным в свою непроглядную тьму, и сейчас, неподвижно сидя в гостиной и ничего не видя перед глазами, кроме холодной пустоты, я, как никогда, осязала, что попала в самую сердцевину сути Барреттовской души.

Наконец, со стороны парадной послышался шум лифта, а затем и шаги — они были неторопливые, негромкие, но в моем сердце каждый шаг отдавался тяжелым металлическим эхом.

В фойе зажегся свет, озаряя силуэт Барретта, и спустя мгновение неяркое освещение залило и всю гостиную, отчего я, еще не привыкнув к свету, на мгновенье зажмурила глаза.

Барретт, увидев меня на диване, казалось, совсем не удивился тому, что я сидела до этого в темноте, и спокойной походкой прошел к креслу.

— Могу я узнать, по какому праву у меня забрали телефон? — задала я главный вопрос, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

— Посчитал нужным, — дал он неопределенный ответ, будто этот факт был из разряда ничего не значащих вещей, и мы сейчас говорили о погоде.

— Мне в любую минуту может позвонить отец. У нас проблемы, и я должна быть на связи с ним, — я хотела напомнить ему, что со следующей недели в любой день у нас могли отобрать дом за долги, но специально промолчала, чтобы Барретт не думал, что я у него что-то прошу.

— Скоро тебе вернут твой телефон, связь с отцом не будет потеряна, — от такого ответа я немного успокоилась, но бросив взгляд на консоль неработающего телефона и уже не доверяя его словам, вновь насторожилась.

— Могу я узнать, когда меня отпустят домой? — тихо, но ровно продолжила я расспросы.

— Я с тобой еще не закончил, — спокойно ответил он, не отводя от меня безучастного взгляда, и от этих слов я сжала кулаки, с трудом сдерживая эмоции.

— Вы решили удерживать меня ровно неделю, как и говорили? — от волнения вновь переходя на “вы”, спросила я, желая окончательно расставить все точки над “i”, но мои пальцы уже холодели от надвигающегося бунта.

— Сколько посчитаю нужным, — тем же тоном продолжил он, опуская на кресло кожаный портфель с ноутбуком.

Я кивнула, уже предполагая такой ход событий, и от этого ожидаемого ответа мои эмоции, уже будучи на пределе, начало накручивать словно проволоку на винт, сжимая их в тугую пружину.

— Это не ответ, — уже на повышенных тонах парировала я. — То, что я с вами занималась сексом, не дает вам права удерживать меня здесь, сколько вам пожелается, не дает вам права забирать у меня телефон, не дает вам права лишать меня доступа к внешнему миру и вообще вторгаться в мою жизнь и личное пространство! Я сполна усвоила жизненный урок от мистера Барретта!

— Смени тон и успокой свою истерику, — тихо сказал он, и я в очередной раз заметила, что на его лице не было ни тени эмоций.

— Отпустите меня! — потребовала я, и мой голос уже срывался.

— Нет, — ровно ответил он, будто не замечая моего состояния, и, медленно сняв пиджак, начал расстегивать запонки.

Я сжала кулаки, как никогда желая пригрозить ему полицией, но отчетливо понимала, что это блеф, в который он не поверит, — я никогда бы не допустила, чтобы вокруг моего имени разгорелся грязный скандал, а учитывая положение Барретта, я знала наверняка чем бы закончилась эта эпопея для меня, для моего будущего и, главное, для моего отца.

От этого чувства бессилия и полного безразличия Барретта меня накрыло новой волной гнева, и все мои эмоции, которые я сдерживала на протяжении поездки в Нью-Йорке, вся та энергия, которую я направила в мирное исследовательское русло, теперь выстрелили тугой ржавой пружиной, которая до этого момента сдерживала плотину из моих неясных ощущений, и обрушились сплошным потоком, который уже было не остановить.

— Вы холодный, бездушный, эгоистичный человек, который думает только о себе и о удовлетворении своих потребностей! Неудивительно, что вы один, потому что никто и никогда не любил вас и не испытывал к вам ничего, кроме страха! — выпалила я на одном дыхании, и мое сердце колотилось так, будто я пробежала олимпийский марафон.

Но Барретт, по-прежнему оставаясь безучастным, лишь коротко кивнул, будто соглашаясь с моей мыслью, и я явственно почувствовала, как мои эмоции отскакивают от него, словно резиновый мячик от бетонной стены.

От чувства, что я и была тем резиновым мячиком, который пытался пробить этот бетон и вызвать хоть какое-то чувство сострадания, меня накрыло очередной волной бессилия, и я, вспомнив о том, как в Нью-Йорке каждый день приходил персонал убирать апартаменты, тихо прошипела сквозь зубы:

— Выпустите меня из этой тюрьмы, иначе, как только сюда придут горничные, я найду способ сбежать отсюда!