Девочка. Книга первая

Как иллюзионист, он быстро и профессионально прокрутил ремень и, сделав сложный морской узел с петлей, крепко его затянул вокруг моей лодыжки. Одним профессиональным движением пройдясь по ремню, второй конец он прикрепил мертвым узлом к решетке изножья. То же самое он повторил и со вторым ремнем, но я, пытаясь спрятать от него последнюю оставшуюся на воле конечность, дернулась в противоположную сторону, чем только вызвала боль в суставах — мы с Барреттом были в неравных положениях: без труда поймав мою ногу, он зафиксировал ее на тот же манер, и в следующую секунду я почувствовала себя распятой и совершенно беззащитной в своей наготе.

Барретт прошелся спокойным взглядом по моей фигуре, и наши взгляды встретились.

Рассматривая его черты, я пыталась найти в этих металлических глазах хоть какую-то эмоцию, пусть даже негативную — гнев от моего желания убежать, холодную ярость от моего неповиновения или хотя бы раздражение от моего сопротивления, но его глаза не отражали ничего, кроме спокойного равнодушия, отчего становилось почему-то еще больнее и невыносимее — даже своим сопротивлением и гневными словами в его адрес я так и не смогла достучаться до его эмоций. Слезы жгли глаза, и я, чтобы больше не видеть его безразличного лица и не показывать ему своей слабости, медленно опустила веки и отвернулась, чувствуя опустошенность и беспомощность. Спустя мгновение моя комната погрузилась в мрак, и я услышала, как Барретт закрыл за собой дверь на ключ, оставляя меня в черном вакууме полного одиночества.

Время потеряло счет.

Наручники больно впивались в кисти, ремни, словно чьи-то вязкие пальцы плотно держали мои щиколотки, и по моей коже гулял прохладный ветер, отчего хотелось, укутаться, будто он это делал без моего разрешения.

Почувствовав, что я могу хоть немного шевелить руками и ногами, я иногда меняла позицию, крутила немного корпусом, чтобы мои конечности не затекли окончательно, и это давало некоторое облегчение, правда ненадолго — спустя время мышцы начинали ныть с новой силой, а боль в суставах становилась невыносимой, словно их то сковывало ледяным холодом, то жгло каленым железом.

Но эта пытка тела была ничем по сравнению с болью сердца. Как только я вспоминала равнодушный взгляд Барретта и профессиональную методичность хирурга в его действиях, меня накрывало новой волной бессилия — да, он умел жестко подавить бунт и хладнокровно наказать. Теперь я со стопроцентной уверенностью могла сказать, что моя интуиция меня не подвела — поведи я себя еще враждебнее, нарвалась бы на еще большую агрессию, холодную и бездушную. Я не понимала, зачем я ему понадобилась, но с уверенностью могла сказать, что он меня отпустит только тогда, когда сам этого захочет, и будет подавлять мой бунт снова и снова, без пощады и милосердия.

Я пыталась остановить слезы, но они текли на шелк покрывала, затекали в волосы и на затылок, и чем сильнее я себя успокаивала, тем меньше это помогало. Я старалась не всхлипывать, чтобы меня не было слышно, но и это получалось с трудом — моя истерика наконец-то прорвалась и теперь выходила со слезами, болью в мышцах и бьющим ознобом во всем теле.

Я не знала, сколько часов я пробыла в такой позе, и долго ли еще это будет продолжаться, но мои самые худшие подозрения подтвердились — меня оставили здесь надолго. В какой-то момент краем сознания я зафиксировала первые лучи рассвета, но и с новым днем не пришло долгожданной свободы.

Я попеременно то проваливалась в темноту, то опять бодрствовала, и к своему стыду, уже будучи не в состоянии чувствовать свое тело и контролировать его, уписалась.

Наконец, когда слез совсем не осталось, когда мое тело совершенно обессилело от этой медленной пытки, а в душе наступило полное безразличие ко всему происходящему, я почувствовала, что полностью теряю нить реальности. От стресса и напряжения, голода и жажды, от невозможности поменять позу и контролировать свое сознание, я ощутила, как силы окончательно оставляют меня, и я потеряла сознание, проваливаясь в пустоту.

Мой мозг зафиксировал, что кто-то куда-то нес меня на руках. Я уткнулась в чью-то грудь. Приятный запах. Родной запах. Я не могла открыть глаза, чтобы посмотреть. Мое тело погрузилось в теплую бурлящую воду по самый подбородок. Мне это понравилось. Чьи-то руки помогали струям воды массировать мое тело. Эти же ладони на моем лице — меня умывали. Кто это? Мне приятно. Я все еще в полузабытье. Наверное, мне это снится. Я не хочу просыпаться. Мне уютно в теплой воде и в этих заботливых родных руках.

Но реальность внезапно вторглась в мое сознание вместе с обжигающей болью в мышцах и выворачивающей ломотой в суставах, накрывая меня с головой, и я, громко простонав, открыла глаза.

Я находилась в ванной комнате, а передо мной было лицо Барретта — брови немного сдвинуты, отчего на лбу пролегла впадинка, губы сжаты в тонкую полоску.