Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну

За то время, что мы с вами провели месте, я бывала разной. Хитрой и скрытной, полной сюрпризов, жестокой и бессердечной в своем роде. Но сейчас я буду доброй. Суббота, тот Суббота, который видел, что из всего этого выйдет, хотел рассказать кое-что себе и Сентябрь. Мы с вами, пробираясь по жизни вместе, много раз захотим взять себя прошлого в свои нынешние руки, погладить по голове и рассказать, как устроен мир и что с ним можно поделать. Нельзя позволить Субботе это сделать, раз мы сами этого не можем. Поэтому я и заставлю Луну содрогнуться именно сейчас. У меня есть маленькие привилегии.

Но вам я скажу, что он собирался сказать, потому что мы друзья, а то пространство, что отделяет нас от эпилога истории, – это святое место, нежное и полное возможностей.

Суббота хотел сказать: «Послушайте меня. Любовь – это йети. Она много больше, чем вы сами, она ужасная и пугающая. Она издает громкие неприличные звуки. Она постоянно голодна. У нее есть рога, и зубы, и кулачища, перед которыми никому не устоять. Она ускоряет время и замедляет его. У нее свои цели и задачи, о которых ни за что не догадаться тем, кому посчастливилось с ней встретиться. Йети можно повстречать всего раз в жизни или вообще ни разу. А можно поселиться в их деревне. Но как бы вы, по вашему мнению, ни были проворны, йети всегда вас догонит, и тут можно выбирать только как именно поздороваться с ним и пожимать ли ему руку».

Глава XX Не было печали в которой довольно неожиданно вспоминаются многие забытые вещи, что приводит к некоторому беспокойству

Однако Суббота ничего этого не сказал, а Сентябрь и юный Суббота ничего этого не услышали.

Новый подлунный толчок вырвался из раны в центре Терпения. Он казался послабее остальных, но пробежал по поверхности Луны резко и неожиданно, как змея. Сентябрь споткнулась, пошатнулась и упала на обоих Суббот. Оба подхватили ее, и на одно мгновение все трое застыли, вцепившись друг в друга, и звезды сверкали над ними, как обещание.

Но вот лунотрясение прокатилось в обратную сторону, еще один, последний, ужасный толчок, как рождение плаценты, – и Сентябрь упала на спину, оторвавшись от любящих маридов.

Падая, Сентябрь увидела, как на поверхности Луны разверзлась зияющая черная пропасть. Родовые разрывы и разрезы, сделанные Костяными Ножницами, выплюнули остатки черной крови и, содрогаясь, начали стягиваться, все быстрее и быстрее, по мере того как Сайдерскин и Черный Космический Пес раскручивали небеса, словно мяч на пальце, и творили ту единственную магию, которая все лечит. Вдалеке от них из длинных глубоких ран выскочили, словно летний фейерверк, два ярких воздушных шара, непрерывно паля пушечными ядрами. Старший Суббота, мигая как лампа, погрузился обратно в открытое море мировых линий и мерцающих в полете рыб.

Сентябрь, упав, больно ударилась боком о металлический край пишущей машинки, обросшей лунными сорняками. Клавиши под ее весом тяжело опустились, неразборчиво выплюнув на ленту какое-то слово. От удара зубы Сентябрь тоже клацнули. Она почувствовала, как в бедре что-то хрустнуло, и успела подумать: «О, только не это, я опять сломала ногу», прежде чем начала истекать кровью. Горячая влага просочилась сквозь черный шелк ее брюк в одно мгновение и начала стекать на клавиши пишущей машинки. По бедру пробежала острая боль. Она осторожно приложила руку к ране, и та окрасилась в яркий цвет. Только цвет этот не очень подходил к человеческой ране. Несколько ручейков красной крови действительно сочились по пальцам, но они тонули в горячей и липкой, как сироп, жидкости оранжевого, как пламя костра, цвета. Она даже немного пузырилась.

В ее кармане разбилась апельсиновая шипучка Балласта Донизу. Солнечный свет древних дней, гигантских папоротников и диметродонов, вервалов и памяти, хранящей все, что было, и жаждущей снова вернуться к бытию. Она быстро растекалась, густая и блестящая, капая во внутренности пишущей машинки, брызгая на каретку.