Девочка, которая зажгла солнце

«Тебе точно незачем все это знать, Кливленд. Оно… слишком личное, сокровенное, а мистер Кливман… Наверное, это прозвучит глупо и странно даже в моих собственных мыслях, и все же оно должно быть оставлено хотя бы здесь, в голове, вне окружающего мира — мне захотелось поверить ему. По-настоящему понадеяться на то, что в скором будущем все образуется, каждый человек найдет рано или поздно свое счастье, и нет причин винить себя в том, чего на самом деле не существует. Он, сам того не замечая, заставил меня сказать о самом главном и важном, произнести вещи, которые я хотела оставить в секрете и не разглашать вслух; но тебе этого не понять. Когда у тебя есть заботливый отец, рассказывающий по ночам сказки о звездах и дальних странствиях, о приключениях, загадках и самых сложных понятиях во Вселенной — ты чувствуешь себя недовольной, ведь и это способно через какое-то время наскучить. Когда же он начинает от тебя отдаляться, погружаться с головой в работу и выныривать изредка, поглядывая на тебя из-за раскрытой газеты за завтраком — вспоминаешь того, первого, и его замечательные истории вкупе с заботой и лаской. Но самое ужасное и правдивое в том, что, оставшись без отца или иного близкого человека вовсе, в страхе мечешься по сторонам, желая любой ценой вернуть те чудные утренние часы, почувствовать себя любимым, знать в конце-концов, что в этом полном жестокости мире кто-то готов тебя оберегать и помочь, избавив тем самым от гложущего одиночества. Это кажется даже сейчас таким простым — ценить имеющееся — однако, людям не сразу становится понятна истина. Вернее, они осознают ее слишком поздно, как и ты, Тара, поймешь, как хорошо сидеть с родителями у костра и говорить о несущественных мелочах и искренне улыбаться. И несладкий чай с мистером Кливманом на самом деле куда лучше даже самого мягкого поджаренного тобою зефира».

Но вслух Рэй ничего не сказала, а только осторожно взяла одну палочку и, насадив посыпанный сахарной пудрой кусочек облака на острый зубец, поднесла к пламени — зефир начал несколько плавиться до аппетитного нежно-розового цвета. Наконец, не выдержав и пяти минут такого молчания, Тара начала излишне весело:

— Скажи, в вашем доме уже нарядили все к Рождеству? Ну, я имею в виду украшения в виде разноцветных гирлянд, печеные сладости, к примеру, имбирные пряники или шоколадные лапки — вы же наверняка уже начали готовиться к празднику?

Девочка восторженно посмотрела на подругу, ожидая увидеть ту самую исчезнувшую из знакомых глаз искорку и вдвоем уже радостно засмеяться, но Рэйчел улыбнулась слишком грустно. Откусила часть еще мягкого лакомства, чувствуя, как зубы слипаются в единую неразборчивую приторно-сладкую массу, и съязвила:

— Мы больше не празднуем Рождество, Тара. Однажды моя бабушка хотела зажечь свечи и поставить на елку, чтобы сделать красивую памятную фотографию, и случайно уронила горящий огарок себе на платье. Подол тут же загорелся, вспыхнул так, будто прежде был обильно полит бензином — видела бы ты панику в глазах моих родителей и ее суматошные крики!

— А что же ты… — осторожно перебила ее подруга, чавкая своим кусочком зефира и теперь на миг остановившись, чтобы выслушать продолжение истории.

— Я сидела в стороне и уплетала карамельного зайца — по крайней мере, так мне сказала моя мама. Потому мы больше не вспоминаем об этом празднике, каким бы чудесным он ни был.

Снова повисло напряженное молчание, и Рэйчел удивилась даже, сколь правдоподобной ей самой показалась эта смешная история. Она успела нарисовать в воображении и перепуганных, побледневших от беспомощности взрослых, снующих туда-сюда в поисках кувшина с водой или влажной тряпки и кричащую что есть сил старушку, вертящуюся на месте в попытках потушить огонь, и четкие очертания красно-оранжевых языков пламени, вцепившихся в тонкую ткань одежды — все возникло само по себе, словно и вправду случилось пару лет назад в один из декабрьских вечеров в доме Робертсонов. И только настоящая причина осталась спрятанной глубоко внутри маленькой рассказчицы, как одна из самых грязных и неопрятных тайн, которые стыдно говорить кому-либо. Ведь на самом деле все куда проще,