Девочка, которая зажгла солнце

Дауни не стал бросать трубку, несмотря на то, что время давно убежало за четыре часа утра, и единственное, что ему сейчас хотелось больше всего на свете — забыться долгим, быть может даже бесконечным сном, прогнать из головы все события этой ночи и проснуться только к обеду, спокойным и ни о чем не подозревающим человеком. Однако, парень тут же отбросил пришедшую к нему идею и продолжил разговор, отвечая тихо-тихо на громкие вскрики и иногда даже истеричный смех.

Они старались говорить обо всем, что только хорошего может прийти на ум. Вспоминали забавные случаи из детства, удивляясь собственной глупости и наивности; Хлоя поделилась секретом особого чая из еловых игл, который, по давним рассказам мамы, каждый день пила прабабушка и смогла дожить до сотни с лишком лет; Джек, в свою очередь, открыл девушке рецепт чудеснейшей пиццы с самой нежной и хрустящей сырной корочкой… Они старались говорить непрерывно, только бы не умолкал звук человеческого голоса, а ежесекундно заполнял опустевший сосуд потрескавшегося сердца — и Дауни отложил в сторону телефон только в седьмом часу, измотанный внешне и внутренне. Прикрыл окно, вернулся в кровать и долго-долго сидел, уткнувшись лицом в сложенные в замок руки и пытаясь собрать путаницу в сознании.

«Почему-то ОН всегда забирает самых лучших людей», — подумалось вдруг парню, и тот даже позволил себе короткую грустную улыбку. «Может, поэтому они и лучшие. Но я с ним не согласен, и сказал бы ему это в лицо, если бы только мог увидеть хоть одним глазом. Сказал бы все, о чем думаю на самом деле: что эти самые «лучшие», вероятно, являются кусочками вечно пылающих солнц для других, обыкновенных и ничем не примечательных; однако, когда из их жизни исчезает волшебный свет, пропадают яркие огненные лучи, они, полные гнева и отчаяния, взбираются на какой-нибудь крутой склон или скалистую вершину и кричат в бессердечное небо: «Почему? Почему они, а не мы? Неужели это правильно — убивать чужое счастье, чужое солнце, отнимая чужую жизнь?» И в ответ они получат только смиренное молчание, а после спрыгнут с этого чертового обрыва с темную пропасть назло своему Богу, и так десятки останутся без своих солнц, затем тысячи и миллиарды — весь мир разом потухнет, несчастный и ничтожный. Больше не будет света. Кажется, и мое солнце сегодня погасло».

Джек вздрогнул от этой мысли и накрылся с головой одеялом, зная, что все равно не уснет ни сегодня, на даже завтра и послезавтра. В его голове маленькая девочка сидела напротив, протягивая ложку сладкого пудинга и над чем-то заливисто смеясь; она было совсем рядом, стояла посреди поля алеющих под облаками маков и приглашала на небольшой пикник, улыбаясь так приветливо и радостно, что каждый раз замирало сердце; в его голове она пропала навсегда, растаяв на грязном асфальте — как падающие звезды, что исполняют самые лучшие желания, когда рассыпаются вдребезги у земли.

Глава 40

Джек еще туже затянул и без того тугой галстук, перекрывая себе доступ к ценному кислороду и ощущая легкое, пьянящее головокружение. Этот идеально сидящий по рукам и ногам черный костюм ему пришлось надеть всего пару раз — впервые, когда в тесной примерочной магазина мама любовалась нахмурившимся сыном, поворачивала его вокруг самого себя снова и снова одним лишь добрым взглядом, и с радостью отмечала, как наряд хорош и слажено сшит. Еще раз, несколькими месяцами позже, когда школьная фотография требовала от учеников парадного вида, и Дауни всеми силами пытался выдавить из себя улыбку и забыть о неприятном прикосновении толстой ткани к своему телу. И последний, когда парень тоже стоял, тоже создавал иллюзию равнодушия, но слезы все же расчертили щеки и подбородок высохшими дорожками. Это было год назад, холодной зимой — похороны Шарлотты Дауни тяжело ему дались. Больше он к костюму не притрагивался, опасаясь его как чего-то, что приносит несчастья.

Самое время надеть, верно, Джеки?

Джек не стал препятствовать этому вечно надоедающему голосу. Наоборот, только мысленно с ним согласился и глубоко вдохнул морозный воздух, шагая по хрустящим от инея листьям. Знакомая дорога, раньше служившая единственной его связью с могилкой матери, теперь показалась ему совершенно чужой, незнакомой, будто это не он несся сломя голову через полукруглый свод арки, отскакивал от надвигающихся на него костлявых ветвей оживших деревьев, а после падал на землю, раздирая в кровь колени и забивая свежие царапины липкой грязью. Все моментально изменилось; на этот раз парень не почувствует радости при входе в это место, ему больше