Девочка, которую нельзя. Книга 3

Под дулом пистолета связав руки и заткнув рот случайному, протиравшему фары таксисту, Гордеев впихнул его на пол между передним и задним сиденьями. Голова уже недобро кружилась, каждое движенье причиняло боль. Скользкими от крови руками набрал нужный номер с телефона таксиста. Ответили сразу. Все сейчас были в режиме повышенной готовности и, дай Бог, где-то в зоне проведения операции…

Глава 17

Это был Игнат – я не сомневалась. И первое время каждую минуту ждала весточки: звонка ли, письма ли. Да хоть почтового голубя! Но не было ничего. Меня раздирало рассказать о встрече в аэропорту Сергею, или потребовать у Дока объяснений… но что-то держало. Какой-то необъяснимый страх навредить Игнату, что ли.

Время шло, ожидание затягивалось и вместе с этим нарастало разочарование. Становилось понятно, что все эти страхи «навредить» – не более, чем попытка найти Игнату оправдание. Мол, служит, мол, под прикрытием. А то, что никто из своих не в курсе – то просто так надо. Но кому надо, если все эти «свои» – и есть часть его службы?!

Нет, дело конечно не в этом, а в той женщине и ребёнке. И дальше я уже не рассказывала Сергею, потому что мне было стыдно признаваться вот в такой банальной брошенности тем, кого так долго и одержимо ждала.

Круг за кругом гоняла в голове события трёхлетней давности. Снова и снова возвращалась к тем переживаниям, когда ожидание было ещё не таким долгим, и казалось, что не этот, так новый день обязательно принесёт чудо долгожданной встречи. Как перебирала тогда все варианты, гадала – предал-не предал. То отчаянно скучала, то до глубины души ненавидела… Но всё равно ждала.

Всё это вернулось теперь. Только перед глазами стоял уже не сам Игнат, сильный и бесстрашный герой – МОЙ герой! – а Игнат-чужак, заботливый семьянин в щегольском пальтишке, с ребёнком на руках.

Как же мне было больно и обидно! Как хотелось рубануть с плеча, просто перечеркнуть всю эту эпопею, послать к чёрту не только Гордеева, но и вообще всё – и Коломойца, и Дока, и даже проклятые перья на спине, отдавшись новомодному чуду лазерной шлифовки… Но куда было девать глазищи Мирошки, которыми на меня смотрело такое странное, но такое счастливое прошлое с его отцом? Да что там прошлое – его глазами на меня смотрел сам Игнат!

Для Мирона «папа» был неким полуреальным образом, защищающим своего сыночка откуда-то издалека, где мы никак не сможем побывать, но откуда, победив всех врагов, папа однажды вернётся сам. И может, я действительно была не права, когда с самых пелёнок начала рассказывать ему эти сказки, может, мне действительно стоило прислушаться к Доку, считавшему, что так я только ломаю представление ребёнка об отце в целом, превращая папу в мифического персонажа и формируя в детской психике «точки напряжения»… Но мне было так важно, чтобы не сбылись прогнозы Сергея о том, что однажды Мирон назовёт отцом его! Я не могла этого допустить, у меня нутро переворачивалось при мысли об этом! И я ждала, я верила, я передавала эту веру сыну! А Игнат…

Интересно, кто у него? Судя по цветам одежды – тоже сын. Примерно годик. И он так доверчиво, так радостно тянулся к нему, а Игнат так ловко и бережно принимал его на руки!

Нет, это больше не поддавалось контролю. Разум не принимал больше доводов про то, что всё не так, как кажется, про секретные задания под прикрытием и необходимость нового витка ожиданий. Я просто устала. Теперь, зная наверняка, что Игнат жив, я капризно хотела либо здесь и сейчас, либо вообще никак – только бы не думать о том, что он сейчас обнимает другую, и она счастлива с ним. Счастлива простым женским счастьем. Моим счастьем!

Это слишком больно.

Я перестала рассказывать такие любимые Мироном истории про сказочного папу на ночь, а он вдруг стал требовать именно их, отказываясь слушать что-то другое. Я снова начала приглядываться к Коломойцу, как к самой лёгкой и удобной добыче для забытья, а он уже недоверчиво держал дистанцию, и я понимала, что либо этот новый заход закончится ЗАГСом, либо будет финалом нашей дружбы вообще. И не могла решиться.

Так и тянулось – ни то, ни сё. Впору начинать приглядывать первого котика для будущего кошатника.

К концу мая боль и растерянность не то, чтобы прошли, но стали не такими острыми – так теряет накал давний ночной кошмар, оставаясь в памяти неясным ощущением пустоты и тревоги. Только вот в настоящих снах я до сих пор с завидной регулярностью видела тот день, аэропорт и Игната. Иногда эти сны были добрыми – Игнат меня узнавал, и встреча была долгожданной и радостной. И так мне хорошо становилось… Пока пробуждение не приносило усталость и тоску.