Девочка-лед

Беркутов лениво закрывается одной рукой. Одноклассники заливаются звонким смехом, а кто-то даже снимает происходящее на телефон. Но мне уже плевать. Меня трясет от нахлынувшего бешенства. Внутри, ритмично пульсируя, клокочет гнев. Я готова разодрать ему лицо, хоть у меня толком и нет ногтей. Сейчас очень пригодились бы такие как у Грановской: длинные, острые, сделанные заботливым мастером салона.

— Я тебе эти деньги сейчас в глотку засуну! — зло обещаю я, тяжело дыша.

— Ээ, полегче, Лисицына, иначе будешь отрабатывать ущерб этой самой глоткой, — склоняясь к моему лицу, вкрадчиво произносит он так, чтобы услышала только я.

— Какое омерзение! — морщу нос.

Бросаюсь на него и бью, что есть сил. Яблоко раздора (общипанный букет) падает мне в ноги. Все вокруг визжат, Ян громко свистит, а у меня в горле ком застревает. Кровь расплавленной яростью стучит по венам, обида жжет лицо, и ненависть находит выход только через удары, которые я обрушиваю на Беркутова.

— Что. Здесь. Происхооодит? — в своей размеренной прибалтийской манере интересуется Элеонора Андреевна. — Лисицына! Лисицына! Немееедленно прекрати!

Но меня уже не остановить. Я остервенело луплю одноклассника. Он почти не защищается. Хохочет. Для кандидата в мастера спорта по рукопашному бою мои тумаки, что укус комара слону, но все же…

— Вы с ума сошли? — в ужасе причитает Элеонора Андреевна, вставая между нами.

Моя грудь тяжело вздымается. Волосы растрепались. Я пытаюсь восстановить дыхание. Беркутов, как обычно, наслаждается ситуацией. Пялится на меня сверху вниз, ни черта не моргая. Ликует, что в очередной раз сумел втоптать в грязь.

Я гневно смотрю в ответ, не без удовольствия отмечая про себя, что оставила-таки пару царапин на его наглой морде.

— Лисицына, сию минуту убери ээээто!

Элеонора указывает пальцем на порванные купюры, и я отрицательно качаю головой. Ползать перед ним на коленях и собирать чертовы бумажки я не стану ни за что на свете! Достаточно унижений на сегодня.

— Сейчас же убери, Лисицына!

— Беркутов пусть убирает! — хватаю свой рюкзак и пулей вылетаю в коридор, игнорируя возгласы возмущенного классного руководителя.

Урод моральный.

Бегу к лестнице. Спускаюсь на первый этаж, по пути даже не здороваясь с учителем физики, Акопом Вениаминовичем.

У меня предательски дрожит нижняя губа. Закусываю ее до боли и чувствую на языке соленый привкус. Даже и не заметила, что по щекам побежали настырные слезы — проявление моей слабости перед Ним.

Нарочно. Он это все нарочно. Из-за того букета!

Толкаю дверь женского туалета. Сейчас во время урока здесь пусто, и я могу спокойно привести себя в порядок.

Ненавижу! Ненавижу его!

Бросаю рюкзак, купленный неделю назад на честно заработанные деньги. Трясущимися руками умываю лицо холодной водой. Выпрямляюсь. Делаю глубокий вдох. Еще один. И еще. Тяну за край бумажного полотенца и поднимаю взгляд.

Зеркальная поверхность отражает заплаканную девчонку с раскрасневшимся лицом.

— Привет, одиннадцатый класс, — невесело выдаю своему отражению, и мой голос эхом отдается от стен, выложенных дорогим кафелем.

Качаю головой. Расплетаю причудливо сплетенные косы, мало напоминающие ту красоту, что я видела утром. Достаю расческу и пытаюсь усмирить вьющиеся русые пряди. Безжалостно деру их гребнем. Швыряю его в сторону и сажусь на плитку прямо у раковины. Закрываю лицо руками и снова дышу.

В висках грохочет вскипевшая кровь, но с каждой секундой гнев и злость потихоньку отступают. На месту ему приходит горькая обида и отчаяние. Заставляя чувствовать себя отвратительно. В очередной раз униженной кучкой недоумков, с опостылевшим Беркутовым во главе.

Так и сижу все оставшееся время. Успокаиваюсь и за десять минут до конца первого урока отправляюсь в спортзал. Потому что по расписанию любимая физкультура.

Переодеваюсь и сразу иду на стадион, не дожидаясь пока в раздевалке появятся учащиеся 11 «а» и 11 «б». Сажусь прямо на зеленый газон и запрокидываю голову. Пальцы касаются мягкого травяного покрытия.

Фальшивая. Как впрочем и все в этом месте…

Утреннее солнышко на миг выглядывает из-за облака и ласково припекает кожу. Небо, однако, хмурится с каждой минутой все сильнее. Тяжелые, свинцовые тучи стремительно расползаются, сталкиваясь друг с другом.

Испортилась погода. Под стать моему упавшему в ноль настроению. И ведь весь день с самого начала наперекосяк!

Иногда я задаю себе риторический и, безусловно, философский вопрос: что в этой жизни я сделала не так? Почему в ней одна сплошная черная полоса? И наступит ли когда-нибудь белая?

Звенит звонок, и на стадионе один за одним появляются громко переговаривающиеся будущие выпускники обоих классов. Бросают в мою сторону насмешливые взгляды и шепчутся. Делятся, наверное, впечатлениями от шоу.

Держись, Лисицына! Ты же боец? Боец! Еще какой! Бывало в разы хуже. Думай о хорошем! Девять месяцев — и ты свободна.

Поднимаюсь на ноги. Почти все сегодня в форме. Потому что Петр Алексеевич никому спуску не дает, и в аномальные женские дни, проходящие дважды, а то и трижды в месяц, он тоже не верит.