Однако, этого не происходит. Потому что стоит мне повернуться, я встречаюсь глазами с Борисом. Вот так просто. После нескольких лет. У меня не слабнут колени, не потеют ладони, не нарастает шум в ушах. Я только смотрю, не в силах отвести взгляда. Изменился, возмужал. Стал еще выше, шире в плечах. Черты лица резче, взгляд шоколадных глаз острее. Но это он, моя первая неправильная любовь. И отец моих сыновей.
Он тоже смотрит Но по-другому. Жадно, голодно. Так, как будто бы уже раздел меня и запустил руку мне между ног. Его взгляд заставляет вспыхнуть щеки. Тело бросает в жар. И я не выдерживаю. Прерываю зрительный контакт, отвожу глаза.
Не надо этого всего. В прошлый раз это плохо закончилось. Я, по-прежнему, не ровня ему.
— Я искал тебя, — три слова заставляют меня снова поднять глаза.
Я словно разгадываю какой-то трудный кроссворд. Врет? Или же нет? И в любом случае что это меняет?
Вспоминается последний раз, когда мы видели друг друга. Его отношение к моей беременности. К детям вообще.
— Мам, а кто этот дядя? — Артур дергает меня за руку.
Боже! Я почти забыла, что рядом мои дети. Наши.
— Ты его знаешь? — с другой стороны меня тянет за рукав уже Паша.
Харламов похоже тоже ни на что больше, кроме меня, не смотрел. Сейчас ему открывается полная картина. И он застывает на месте, только глаза бегают. Туда- сюда. Туда- сюда. То на детей. То на меня.
Вот теперь мне делается нехорошо. Хочется присесть и попросить накапать корвалола. Проблема в том, что садиться некуда. И капли накапать некому. Борису, похоже, тоже нужна будет порция. Корвалола.
— Мам, так кто это? — мои двойняшки требуют ответа уже хором.
Им нет дела до того, что все мы оказались в эпицентре шторма. Они об этом даже не подозревают. Нужно что-то ответить. Память подбрасывает мне картинки из прошлого, одну ярче другой. И все они слишком болезненные. И во всех мои дети не нужны своему отцу.
— Это мамин одноклассник. Мы с ним в одной школе учились, — объясняю я сыновьям.
Не хочу его ни к чему принуждать. Не нужно ему отцовство. И пусть. Главное, что Артур и Павел есть у меня. А я — у них. Большего требовать я не буду, вспоминая, как молилась, что высшие силы сохранили жизнь моего ребенка, не зная, что у меня в животе не один малыш, а целых двое.
Мои объяснения приводят Харламова в чувство. Он сверкает глазами, явно взбешенный.
— Я — ваш папа, — выдает хрипло, но отчетливо.
Вот сейчас я его готова треснуть. Нет, даже прибить. Что он делает, он соображает хоть чуть-чуть?
Теперь застывают наподобие ледяных статуй мальчики. Я лишь чувствую, как сильно сжимаются их ладошки на моей одежде. Три пары одинакового оттенка глаз жадно разглядывают друг друга.
Артур ориентируется первым. Он отцепляет ладонь от моей верхней одежды и делает пару неуверенных шагов к мужчине.
— Кто ты? — переспрашивает неожиданно высоким голоском, что говорит об очень большой степени волнения.
Что мне-то делать? Схватить сыновей и сбежать? Куда? Я в собственную квартиру попасть не могу, а протащить детей мимо Харламова вряд ли он позволит. Да и они не пойдут. После такого заявления.
Сказать, что дядя неудачно пошутил? Что Борис не их отец? Сыновья может мне и поверят. А вот Борис нет. Когда смотришь на них троих, не нужно генетической экспертизы, чтобы сказать, что в их жилах течет одинаковая кровь.
— Я — твой папа, — Боря делает несколько шагов навстречу мальчику и присаживается перед ним на корточки. — И его тоже.
При этом Харламов кивает в сторону второго сына, который и не думает отцеплять руку. Напротив, сжимает пальчики сильнее.
— А где ты был? — Артур протягивает ладошку к лицу Бориса и проводит ее по щеке, — Колючий…
Мне же хочется закричать. Нет, завыть в голос. Я помню, как сама так делала. Подходила к отцу и гладила его по щекам. Щетина легонько царапалась. И мне это нравилось.
— Борис! — одергиваю я его, — Ты что творишь?!
Но он меня не особо слушает. Тянет обе руки к стоящему перед ним ребенку, берет его и поднимает на руки, выпрямляясь. Прижимает к себе осторожно, словно держит что-то настолько хрупкое, что может исчезнуть от одного неловкого движения. Перехватывает ребенка одной рукой, а вторую предлагает Паше.
— Пойдешь ко мне?
Сын вперяет в меня изумленно-вопросительный взгляд, но не найдя в моем лице четкого ответа, как ему поступить, убирает от меня пальчики. И идет к Борису. Который подхватывает и его. Усаживает обоих мальчиков у себя на руках.
Затем обращается ко мне.
— Нам надо поговорить. Я сменил дверь. Ключи в кармане. Достань, пожалуйста. В левом.