Девочка, не умевшая ненавидеть. Мое детство в лагере смерти Освенцим

Артур был хороший парень, и проводить с ним время было очень приятно. Я догадывалась, что нравлюсь ему, но мне сначала и в голову не приходило, что он захочет со мной обручиться. Думаю, что инициатива принадлежала нашим матерям. Когда же я все поняла, то не стала возражать и позволила, чтобы все шло, как им хочется.

А что я могла сделать? В Освенциме, как и во всей Польше, браки по взаимной договоренности были нередки. Эту практику одобряли многие. Я тоже одобрила.

Вскоре состоялось бракосочетание. Надо было спешить. Мама Анна была уже близко. Несмотря на то что пересечь «железный занавес» было очень сложно, особенно с восточной стороны, момент нашей встречи приближался. И мама могла потребовать, чтобы я уехала из Польши.

Я мало что помню из тех недель, когда считалась невестой. Кроме тех часов, что мы с Артуром проводили за книгами, мы фактически не встречались. Не было ни ласки, ни поцелуя, ни разговора, способного разбудить во мне чувство к мужчине, за которого я собиралась выйти замуж. Скверно говорить об этом, но так уж оно было: я не была в него влюблена. Но именно он, Артур, стал тем мужчиной, с которым мне было суждено провести остаток жизни.

Как же случилось, что я пошла к алтарю без страха, без сопротивления? Я полагалась на силу своего духа. Это трудно объяснить, но в то время девочка, как я, попавшая в лагерь и выжившая, не могла протестовать. Не могла ни просить, ни требовать, ни на что-то претендовать. Она могла только подчиняться. И я подчинилась, хотя и прекрасно понимала, что Артур – не тот человек, который сможет сделать меня счастливой. Он будет хорошим мужем, и он им действительно был, но брак с ним не станет для меня дорогой к счастью. И дело не в моей покорности, а просто в реальном взгляде на вещи. С этого момента я стала Лидией Максимович.

Свадьба состоялась, когда мне, в декабре 1961 года, в день Святого Стефана, исполнился двадцать один год. День был холодный, совсем как в лагере в детстве. На улицах лежал снег. В белом подвенечном платье я чувствовала себя неловкой и неуклюжей. Все говорили, что я красавица. Может, так оно и было, я ведь похожа на маму Анну. Мама Бронислава сияла от счастья. Рышард, мой приемный отец, провожал меня к алтарю, надев свой единственный нарядный костюм. Я произнесла свое «да», стоя перед священником и Артуром. Я Лидия из лагеря. Я прошла через ад. Так что мне брак по договоренности?

Первые месяцы замужества пролетели быстро и, в общем, счастливо. Мы переехали в собственную квартиру неподалеку от квартиры приемных родителей. Наступила весна, и в апреле 1961 года Красный Крест сообщил, что моя мать Анна вскоре ожидает меня в Москве. Встреча пройдет при большом количестве прессы и станет исторической. Обо мне говорят все газеты, радио и телевидение. Для режима это был прекрасный случай показать, как Советский Союз заботится о своих потерянных детях и стремится собрать их под свою опеку.

Даже здесь, в Польше, раздавались голоса о близкой встрече. И совершенно неожиданно я оказалась в невообразимом вихре массового внимания. Казалось, что в обеих больших странах, в Польше и Советском Союзе, все только и говорили, что обо мне.

Я стала готовиться к близкой встрече, в которой, с моей точки зрения, заключалась какая-то тайна. Даже если Красный Крест и утверждал, что мама давно меня искала, я относилась к этому с недоверием. К сомнениям из-за долгого молчания мамы все эти годы примешивались сомнения, что ждет меня дальше, с этого момента. Конечно, после бракосочетания, в которое буквально втолкнула меня приемная мама и которое я безропотно приняла, никто не сможет силой увезти меня в Советский Союз. Возможно, я подсознательно приняла решение выйти замуж, потому что ощущала Польшу своим домом. Я все спрашивала себя: ну что мне делать в Донецке? Какую жизнь смогу я начать в далеком и холодном Советском Союзе?

День встречи наступил быстро. Я приехала в Москву на поезде вместе с мамой Брониславой и папой Рышардом. Они тоже очень волновались. Путешествие тянулось бесконечно. Почти все время мы молчали. Просто не находили слов для разговора.

Сердце у меня отчаянно билось. В памяти прекрасно сохранились глаза мамы Анны, но каким стало теперь ее лицо? В Биркенау я была маленькой девочкой, а теперь я взрослая женщина. Я приехала вместе с приемными родителями, мужем и верой в перст Божий, которая говорит мне, что я полька и всем сердцем хочу остаться в Польше.

Поезд, пыхтя, подошел к вокзалу. Я представляла себе тихую, задушевную встречу, где нет лишних людей и мы сможем вглядеться друг в друга и поговорить. Но когда двери вагона открылись на перрон, произошло то, чего я никогда себе не представляла. Перед лицом щелкали вспышки фотоаппаратов. Я была Лидией из лагеря, Людой мамы Анны. А тут весь Советский Союз, казалось, собрался, чтобы посмотреть, какой я стала, но прежде всего – обессмертить наше с мамой объятие.