Девочка Прасковья

нам разница на какой вершине сидеть? Вертолет нас везде достанет… А то, я

гляжу, эти болота и не думают расступаться.

— Хорошо! — согласилась

Пашка, и мы тут же услышали мерное урчание винтокрылой машины.

Мы вскочили и завертели

головами. Но вертолет летел, видимо, где-то в районе реки.

— Эх, были бы мы сейчас

на своей горе! — воскликнул я. — А то тут они нас и не заметят!

— Может, увидят наше

кострище и все равно приземлятся! — предположила девчонка.

— Да там и

приземлиться-то негде… Разве что на болоте…

Рокот то отдалялся, то

приближался. Похоже, спасатели кружили над рекой, прочесывая наш путь от парома

до пещеры. А может, это мне только казалось… Эхо на болотах было раскатистым

и обманчивым. А что, если это был вообще не вертолет, а реактивный самолет, проносящийся над тайгой? Я огляделся и заметил метрах в пятидесяти от нас

довольно приличную полянку:

— Паш, гляди! Рвем туда!

Разведем по-быстрому костер, может, нас и заметят!

И мы кинулись в глубь

леса.

— Уй! Ой! Йес! Йес! Йес!

Муш куейс! — выкрикивал я, наступая то на сухие шишки, то на острые иглы хвои, то треща корявыми сучьями.

Кое-как, вприпрыжку

достиг поляны. Тут действительно хорошо просматривался довольно приличный кусок

неба, по которому мирно бежали бело-снежистые облачка.

— Паш, берем хворост

быстрей! — и я кинулся к валежнику. — Только смотри, могут быть змеи!

И тут внезапная острая

боль пронзила мою ногу. Большой палец с ходу врезался во что-то тупое, жесткое

и, как мне показалось, даже раздвоился от удара!

— У-о-у-у! — взвыл я и,

хватаясь руками за ногу, покатился по земле.

— Что случилось? —

крикнула Пашка.

— Нога! Я, кажется,

разбил палец!

Девчонка отбросила уже

прихваченную охапку хвороста и кинулась ко мне. Бегло взглянув на мою ногу, она

встревожено произнесла:

— Ой, Жорка, у тебя

кровь хлещет! Потерпи, я сейчас перевяжу! — она быстро завернула подол платья и

ловко оторвала от своей длинной «ночнушки» солидный кусок материи.

— Погоди… лежи

смирно… потерпи… потерпи секундочку… — шептала она, занимаясь моей раной.

Я закусил губу и затих.

Осторожно осмотрев палец, Прасковья принялась его ловко перевязывать. Было

совсем не больно.

— Ничего страшного!

Просто рассек сильно… Наверное, напоролся на сук… — тихо говорила девчонка.

— Кость цела, вывиха нету… Ногтю, правда, досталось, но это ерунда… Все

заживет…

— Вот невезение! Надо

же, угораздило! Проклятая коряга!

— Плохо по лесу

босиком-то ходить! Муку-ейс! Так, что ль, арабы-то говорят?

— Муш куейс! — поправил

я и улыбнулся, мне сразу стало гораздо легче.

Замотав мой палец, Пашка

осмотрела мои ноги и вздохнула:

— Да ты уже весь в

синяках и царапинах! Больно, небось?

— Да ничего… Ерунда, —

отозвался я. — Терпимо еще.

— Нет, так не годится.

Вот что, дай-ка мне ножик!

— Зачем?! — удивился я.

— Давай-давай! Буду тебя

обувать.

Я подчинился, так и не

поняв замыслов девчонки. Она раскрыла ножичек и, умело им орудуя, укоротила

свое платье почти до колен. Потом раскроила этот отрез и принялась точно

портянками обматывать мои ноги.

— Ну, зачем ты?! —

возмутился я. — Платье испортила!

— Пустяки! Оно мне все

равно только мешает по лесу ходить, тоже за все сучки и коряжки цепляется…

Укутав ступни, она

попросила меня подержать концы обмоток, чтоб не распустились, а сама ловким

движением ножичка подцепила шнуровку на груди своего платья и распустила ее.

Полученными жгутиками завязала портянки, чтобы держались плотно и не

соскакивали с ног. И все это получилось у нее быстро и умело.

— Ого! Классная работа!

— воскликнул я, поднимаясь.

— Ну как? Теперь лучше?

— Еще бы! Супер! Клёвые

кроссовочки получились! Паш, да ты гений!

Девчонка улыбнулась и

поправила переставшее теперь закрываться на груди платье. И тут я спохватился: — Вертолет! Где он?!

Мы прислушались. Стояла

мертвая тишина. Даже птицы стали затихать, забившись в прохладные заросли.

Солнце начинало припекать. В лесу сразу сделалось душно и влажно.

— Эх, улетел! — выдохнул

я. — Ну-у-у… Все из-за этого сучка! — и я от злости пнул корягу ногой, забыв, что теперь я раненый.

Пришлось вновь издавать

вопль и скакать возле сосен на одной ноге.

— Ну зачем ты?!

Осторожней надо! А то опять кровь пойдет! — упрекнула меня Пашка.

Мы вышли на поляну. Тут

уже было страшное пекло. Вертолет больше не появлялся, если только, конечно, это был именно он. Может, улетел на дозаправку.

— Ладно, Паш, давай

лучше двинем к горам. Там-то уж надежнее всего будет местечко! Залезем на

сопочку повыше — нас даже со спутника заметят! Только вот нам надо будет

держаться северного направления. Ты как, в этих всяких азимутах разбираешься?

— Угу! Меня бабушка еще

учила, чтоб в лесу не заблудиться.

— Серьезно?! Ну, тогда

мы не пропадем!

— Так, сейчас определим,

где тут север, — сказала Прасковья и, оглядевшись, подошла, наверное, к

столетней сосне. — Вот смотри: комель деревьев на северной стороне обрастает

мхом и лишайниками, и кора на дереве должна быть тут более темной и шершавой.

Камни, валежник, пни тоже обрастают на севере. А ночью северная сторона неба

светлее южной. Жаль, у нас нет часов, а то тоже можно было бы определить нужное

направление.

— Как это?

— Надо днем часовую