Девочка Прасковья

третья бессонная ночь сделали свое дело. Я внезапно почувствовал, что от

волнения и какой-то жуткой тоски, от усталости и безысходности я теряю

сознание. Все для меня померкло — и луна, и свет звезд, и лес… Последнее, что

я услышал, так это свой голос, произнесший: «Как же я теперь один без нее-то…

Как же без нее… Господи?!» И упал лицом в мокрую траву… Больше я уже ничего

не видел, ничего не слышал, не чувствовал, не говорил, не желал, не думал…

Будто я умер сам вместо Пашки и растворился среди этого бескрайнего и

безмолвного

океана природы, снова вернувшись в землю, из которой Господь создал меня как

человека. Совершенно обессиленный, я лежал в траве в каком-то полузабытьи. Спал

ли я, находился ли в глубоком обмороке или просто от чудовищной усталости уже

не мог шевелить языком и всеми мышцами своего тела… Не знаю. Никогда еще

ничего подобного со мной не происходило. И как долго длилось это мое состояние, тоже затрудняюсь сказать. Наверное, тоже немалое время… А над тайгой все

бушевала бархатная, ароматная, светлая августовская ночь. Последняя ночь моей

прежней жизни! Я знал, что с рассветом все у меня изменится, и я сам стану уже

не таким, как раньше. Я должен буду проснуться другим человеком. Но тогда я

очень не желал пробуждаться… Мне так жутко не хотелось входить в новый

светлый и радостный день одному, без моей привычной уже, чудесной Пятницы. И

увидеть ее мертвой я так не хотел… больше всего на свете! Поэтому я просто

лежал, растворившись у подножия могучих шершавых сосен, и упорно не желал вновь

появляться в этом мире, ставшем вдруг сразу каким-то чужим и холодным…

ВОТ И ОКОНЧИЛОСЬ ВСЕ…

…Печальная похоронная

процессия медленно двигалась за околицей к старому сельскому кладбищу, видневшемуся на туманном пригорке. За спинами людей среди можжевеловых кустов

просматривались серые с плоскими крышами двухэтажки рабочего поселка.

Я стоял на обочине

неширокой пыльной грунтовой дороги, облокотившись одной рукой на ствол рябины, грустно шелестящей листвой, и смотрел, не мигая, на душераздирающее зрелище.

Слезы

катились по моим щекам, но я этого не замечал… Первым шел батюшка в черной

ризе с большим серебряным крестом на груди. Он напевал что-то очень грустное и

помахивал бронзовым кадилом, источавшим сильные ароматы смолы и хвои. Следом

шли двое: молодой офицер в хаки и прекрасная девушка в бело-голубом одеянии.

Они держали друг друга за руки, и лица их были такие светлые, будто все

происходящее их вовсе не беспокоило. За ними двигались четверо крепких парней в

черном с белыми повязками на рукавах. Они несли гроб, отделанный бирюзовым

шелком с кружевною оторочкою. И в этом гробу лежал кто-то очень красивый и

желанный, усыпанный белыми и розовыми лепестками цветов. Я не мог разглядеть

лица покойного, но знал — это она, Пашка… Далее брели тетя Зоя, тетя Клава, мои родители, худенькая невысокая женщина, похожая на Пашу, наверное, ее

мамка… Тут же были Пашкины учителя, подружки, одноклассники, соседи, еще

какие-то люди… Всего около пятидесяти человек. Следом тащился небольшой

открытый грузовичок. На нем стояли крест, крышка от гроба, венки и магнитофон с

колонками, из которых лилось: «Девушка Прасковья из Подмосковья и плачет, и

плачет…» Когда процессия прошла рядом, и я уже было хотел примкнуть к ней, вдруг кто-то беззвучно подбежал сзади и быстро закрыл мне глаза ладонями. Я

вздрогнул, но рук этих не отнял. Что я мог сказать? Кто бы это мог быть? Ведь

эти ладошки, такие теплые и нежные, я не спутал бы теперь ни с какими другими!

Но возможно ли такое?! Пашка… Определенно, это была она! Но ведь этого же не

может быть! Я нерешительно произнес:

— Паша?!

Пальцы сразу же

разомкнулись, и я, обернувшись, увидел… да-да, ее, мою славную Пятницу!

— Пашка, ты?! Живая?! —

вытаращил я глаза от удивления.

Девчонка стояла рядом и

улыбалась, смущенно теребя свои косички.

— Но откуда же ты?!

Пятница…

— А я и не умирала! —

усмехнулась Прасковья.

— Но кто же… кто же

там?! — я махнул рукой в сторону гроба.

— А это все твои грехи и

дурные привычки! Они такие желанные и сладкие, но ты уже простился с ними…

Пускай они уходят навсегда! У тебя теперь начинается новая жизнь! Как и у

меня… Пойдем отсюда. Нас ведь ждут дома! — и она протянула мне свою руку.

Я осторожно взял ее за

ладонь, а Пашка вдруг быстро поднесла мои пальцы к своим губам и поцеловала два

раза:

— Спасибо тебе, Жорка,

ты снова спас меня!..

Пробуждаясь от такого

странного сна, я, однако, реально почувствовал, что кто-то действительно целует

мою руку в тыльную сторону ладони, в предплечье, в голое плечо! Я дернулся и, открыв глаза, обнаружил себя лежащим на левом боку в траве у подножия могучей

сосны. Уже было совсем светло. Весело щебетали птахи. Мягкий ветерок шевелил

былинки… Наступало на редкость теплое и спокойное утро. Кто-то стоял у меня

за спиной или, скорее всего, сидел на корточках, так как я чувствовал его

горячее дыхание на своей щеке, на ухе, волосах… Рука, покрытая нежными

поцелуями, еще отдавала свежестью от прикосновения чьих-то влажных губ.

— Паша… — прошептал я.

Мне никто не ответил. И