Девочка с самокатом

Смешно, но это действительно чертовски её тяготит. Отголоски прошлого. Эхо тех дней, когда она избегала Вика, когда было лучше десять раз пройтись прямо над пропастью, чем один – но мимо него. Он всегда будет жить у неё между рёбер, и она всегда будет знать, что развела их нелепая глупость, но никуда не денется и всё остальное. Даже теперь, когда всё известно, она не может просто взять и избавиться от страхов и недоверия, как бы ей ни хотелось.

А ей вообще хочется?

Эмбер не знает.

Джонни открывает было рот, чтобы что-то ответить, но ладонь Кристофера мягко ложится ему на плечо, и он замолкает. Кристофер, светло улыбаясь, чуть выдвигается вперёд на своей инвалидной коляске.

– Эмбер, – тихо говорит он, – ты несла его на себе всю дорогу и, по всей справедливости в мире, заслужила свою победу. Но правила таковы, что если бы Вик первым пересёк финишную черту, победителем считался бы он.

Деваться некуда: Кристофер прав. Вот только Эмбер всё равно не может сдержать возмущения, когда думает о том, что формально её победа – результат великодушия Вика. Точнее… Её не волновало бы это, если бы ей не было так просто представить его самодовольную ухмылку – дескать, если бы я был бы чуть хуже, то оттолкнул бы тебя в сторону и слава была бы моя.

Ей совсем не нужна эта слава.

Ей просто страшно, что когда Вик очнётся, вдруг станет ясно, что Вик из прошлого – в прошлом, а Вик из мёртвого города – в мёртвом городе, и на самом деле есть только тот Вик, который лучше отрубит себе руку, чем упустит момент сказать какую-нибудь гадость.

– Я не хочу зависеть от его великодушия, – говорит она вслух.

Ей, наверное, должно быть стыдно за такие мысли и такие слова, но ничего поделать с собой Эмбер не может. Внутри разверзается бурлящий водоворот – кипящая лава из обиды и возмущения, из «зачем он это сделал?» и «как он мог со мной так поступить?», из «я хотела, чтобы всё было честно» и «я сама не знала, что для меня это важно»; и Эмбер тонет в этой лаве, как будто разогналась на своём самокате и не сумела её перепрыгнуть.

Лилит пообещала, что вернёт её самокат. И мотоцикл Калани тоже вернёт.

«Я не могу вернуть его самого», – сказала она, и Эмбер махнула ей рукой – не продолжай.

Кристофер смотрит на неё снизу вверх.

– А Вик хотел? – спрашивает он медленно.

Эмбер хмурится. Она встряхивается, словно собака, пытаясь разогнать свои мысли и понять, что именно Кристофер имеет в виду.

– А Вик разве хотел зависеть от твоего великодушия? – повторяет Кристофер. Его глаза смотрят добро, но очень внимательно, и Эмбер становится самую малость не по себе.

Тем более что она прекрасно знает ответ. Её «великодушие» – последнее, что ему было нужно, и, окажись он на её месте, он точно так же кусал бы локти от злости. Наверное, «великодушие» и «равнодушие» не зря звучат так похоже, во всяком случае, для Вика так оно и было, её великодушие было бы синонимом её равнодушия, а равнодушие – это то, в чём он никогда не нуждался. Ни от неё, ни от кого-то другого.

Но Кристофер, надо думать, пытается сказать ей не только об этом. Эмбер вспоминает их несколько дней в тёмных подъездах и на пыльных улицах и мысленно старается поменяться с Виком местами: она представляет себя – израненную и беспомощную, и представляет Вика, который тащит её на плечах из чистого великодушия, и ей становится тошно.

– Мы были друзьями, – говорит она с нажимом. – Это не просто великодушие.

Джонни и Кристофер переглядываются.

– Ну, значит, и про него можно сказать то же самое, – ободряюще улыбается Джонни.

– Вы были друзьями. Это не просто великодушие, – повторяет за ней Кристофер, и в его устах эти слова звучат куда увереннее и убедительнее. – Я понимаю, что Вик есть Вик, а у тебя есть причины ему не доверять, но не надо искать подвох буквально во всём. Он не дурак. И, как и все остальные, он прекрасно понимал, что ты заслужила победу. Кто, если не ты? Разве что его розовый шлем… Невозможно было это не понимать.

– Говоришь, как будто знаешь его, – бурчит Эмбер. Вик тот ещё дурак, так ей кажется, потому что только дурак мог пустить под откос столько лет, которые они могли бы провести бок о бок, с пробежками, прогулками и старым плеером, к которому наверняка Хавьер бы отыскал батарейки… Но от слов Кристофера ей становится легче.

– Я? – Он только пожимает плечами. – Нет, это ты его знаешь.

Ей хочется в это верить и страшно в это верить одновременно.

Именно поэтому она навещает его только тогда, когда он находится без сознания. Вик находится без сознания примерно семьдесят процентов времени, и хотя все прогнозы говорят о том, что в ближайшие несколько месяцев ему станет лучше, конкретно сейчас у Эмбер полным-полно времени, чтобы его навещать.

– Ты останешься с ним? – однажды спрашивает её Лилит. Она стоит у двери, как обычно, величественная, но под взглядом Эмбер всё же немного смущается и, неловко передёрнув плечами, шагает вперёд. – Я была в такой же ситуации. Я знаю, что такое сидеть у чьей-то постели…

– Нет. – Эмбер не пытается спорить, она просто констатирует факт.

– Нет?