Девочка с самокатом

– Я про весь мёртвый город. Тридцать лет прошло… – Он делает паузу, отдыхая, и Эмбер становится стыдно за то, что она лезет к нему с разговорами, точнее, не пресекает все его попытки начать разговор на корню. – Сколько мертвецов смогло бы пережить тридцать лет и не развалиться на части?

– Они не умирают от голода, и холод им, кажется, тоже по барабану.

– Знаю, – Вик кривится, – только «естественный износ», – именно такими словами им всё объясняли в школе, и Эмбер всё ещё помнит, как Вик тогда ненавидел, когда о тех, кто когда-то были людьми, говорили как о неодушевлённых предметах. – Но, чёрт побери, тридцать лет, Эмбер.

Она подхватывает его мысль, совсем как в детстве, когда ему достаточно было только обозначить то, что он имеет в виду, а её фантазия дорисовывала всё остальное. Вик, конечно, не Дженни, но ему всегда удавалось захватывать и увлекать.

– Сложно представить, сколько раз они врезались в стены за тридцать лет или падали, – говорит Эмбер, – как их жгло солнце. Дождь. Ветер. Они успели бы сгнить и рассыпаться на куски тысячу раз.

Вик прав.

Она не так уж много знает о живых мертвецах – да и мало кто знает. Те, кто изучает их, сидят в лабораториях и молчат, а даже если и колесят по белому свету, то не особенно стремятся обсуждать то, что происходит, разве что обещают: скоро найдут лекарство, уже вот-вот, осталось совсем чуть-чуть, потерпите. И это просто смешно.

Зомби гоняются за живыми, потому что чувствуют биение сердца, и кровь, и тепло, и – главным образом – шум и движение. Именно шум и движение привлекают их в первую очередь, а уж потом кровь и тепло приводят в действие их охотничьи инстинкты. Но за инстинктами – пустота. Убив свою жертву, они не стремятся сожрать её, набивая желудок. Искусать, разорвать на куски, вцепиться зубами – да и ещё много раз да, но только не съесть.

Мертвецы не чувствуют голода. И холода. И не нуждаются во сне. Их органы уже мертвы, поэтому их невозможно убить, скажем, метким выстрелом в сердце. Их не убьёт отсутствие жертв, или нехватка воды, или, например, сибирская зима с её морозами, которые даже живым-то даются с трудом, и палящее солнце Африки не пригрозит им ударом, максимум – высушит то, что осталось от плоти. Зомби умирают от старости, если можно назвать старостью момент, когда гниющее тело становится больше не способным носить себя по земле, когда заканчивается мясо, способное отслоиться от кости, когда вместо тела остаются только гнилушки. Или от механических повреждений, когда в погоне за жертвой мертвец, скажем, врезается в ограждение, и его слабое, готовое в любой момент рассыпаться тело разлетается по асфальту вонючими кусками.

Но за тридцать лет…

– Они много раз успели бы сгнить или развалиться. – Эмбер делает вывод.

– Не все, наверное, – уточняет Вик. – Кто-нибудь вполне мог остаться в живых. Ха. Остаться в живых.

За столько времени человечество так и не придумало внятного термина, чтобы обозначить момент, когда живой мертвец превращается в мёртвого мертвеца, и даже шутки об этом, которые давно должны были надоесть, почему-то пока не надоедают.

Правда, конкретно сейчас Эмбер совсем не до смеха. И голос Вика звучит слишком страшно для человека, который просто шутит. Он звучит так страшно, что Эмбер невольно вспоминает, с чего они вообще начали весь этот разговор.

– И откуда Антонио привёз мертвецов?

Вик смотрит на неё не мигая. Его светлые кудряшки почти сливаются по цвету с серой пылью на стеллаже, и в его неподвижном лице на мгновение проступают черты того мальчишки, которого Эмбер знала лучше, чем саму себя.

– Понятия не имею, – выплёвывает он, и иллюзия пропадает. – Это ты у нас дружила с организаторами, могла бы узнать у Лилит.

Мальчишка, которого Эмбер знала лучше, чем саму себя, обладал удивительным талантом успокаивать её за пару секунд. Новый, почти незнакомый Вик умеет доводить её до белого каления. Намного быстрее.

– Лилит знала не больше нашего, – огрызается Эмбер.

Видимо, что-то в её голосе останавливает Вика от того, чтобы спорить.

– Может, Антонио привёз их оттуда, где их ещё много. Или из какой-нибудь лаборатории. Или ещё откуда-нибудь.

– Или, – Эмбер вспоминает Макса и озвучивает внезапную мысль, – мы не первая их попытка устроить гонки, так что за зомби даже далеко ходить не пришлось.

Звучит почти невозможно. И до безумия страшно. Абсурдная, дикая идея, которую тем не менее уже не выбросить из головы. Что, если до них были другие? Что, если те, от кого они убегают по улицам мёртвого города, совсем недавно были живыми? Что, если они тоже надеялись выиграть?

Ладонь Вика вздрагивает, и Эмбер замечает, что они уже давно сидят так, почти соприкасаясь кончиками пальцев. Она убирает руку.

– Стать одним из таких зомби-участников, – Вик делает долгую паузу, – немного не то будущее, которое я для себя запланировал.

Эмбер закрывает глаза.

– У тебя хотя бы был план.

– Выбраться отсюда. Чем не план? – Он роняет голову на грудь. – Ты тоже можешь себе такой завести. Насчёт плагиата не беспокойся, я не обижусь.