Девочка с самокатом

У него наверняка отбито нутро. Или сломаны рёбра. Или что-нибудь ещё, такое же страшное и неотвратимое, такое же не зависящее от неё, такое же «ты ничего не сможешь поделать, смирись».

Если Эмбер чего и не хочет слышать в своей жизни, так это слова «смирись». Она не хочет смиряться. Злость поднимается у неё изнутри, и это – злость человека, доведённого до предела.

Она уже потеряла Калани, и Вика тоже однажды потеряла, но теперь больше не потеряет. Она вытащит его из мёртвого города, чего бы ей это не стоило, не потому что она такая хорошая и не потому что он такой хороший или так ей дорог, а просто потому что нет, извините, обломитесь, никто, никто больше не будет умирать рядом с ней. У неё на руках, у неё на глазах никто больше не будет умирать. Она так решила. И точка.

– Ты можешь встать? – спрашивает Эмбер и протягивает Вику ботинок, подобранный возле стены.

Содержимое его разорванного рюкзака методично перекочёвывает в её целый рюкзак, уютно устраиваясь рядом с книжкой и динамо-фонариком, и в руки словно сам по себе попадает розовый шлем Вика. Ремешок на подбородке, видимо, лопнул от удара, когда мотоцикл, потеряв управление, врезался в стену, и шлем откатился в сторону. На фоне серого асфальта он кажется слишком ярким и слишком блестящим, и даже мысль о том, чтобы оставить его здесь, невыносима.

Эмбер должна забрать его с собой. Может быть, это единственное яркое пятно в мёртвом городе. Пусть оно останется с ней.

Кое-как закрепив ремешок, она набрасывает шлем на правую руку и берёт в неё ножку от табурета, а левую протягивает Вику.

– Давай.

Он честно пытается.

Он честно пытается, но у него не хватает сил, чтобы подняться самостоятельно, а у Эмбер не хватает сил, чтобы стать ему достаточным рычагом. В конце концов, она снова опускается рядом с ним на колени, устраивая его руку у себя на плечах, и медленно поднимается, ощущая себя Атлантом из книжек Хавьера. Будто бы она титан, которому на плечи погрузили целое небо, а Вик – это самое небо.

Глаза у него, во всяком случае, точно такие же.

Ноги дрожат от непомерного напряжения, а по лицу стекает едкий пот. Даже подняться вдвоём умопомрачительно сложно, что уж говорить о том, чтобы куда-то идти – каждый шаг даётся с великим трудом. Каждый шаг даётся с великим трудом, но они идут и идут, несколько часов кряду, и постепенно у них начинает получаться всё лучше и лучше, но Эмбер всё равно кажется, что всё это никогда не закончится, что они так и будут идти, пока не свалятся. Неважно, день это займёт или тысячу лет.

Тысячу лет Вик вряд ли выдержит. Его шатает так сильно, что Эмбер просто не может понять, почему он до сих пор не свалился, утянув на асфальт и её. Какая сила ведёт его вперёд, для неё остаётся загадкой. Совершенно точно ясно только одно: не та, которую расходуешь в обыденной жизни, не та, которая просто позволяет тебе ходить ровно и дышать регулярно. Это скрытые резервы организма, которые до поры до времени спят и пробуждаются только тогда, когда терять больше нечего. Когда ты переходишь границу.

Они запинаются о трещины на асфальте, петляют между грудами мебели и остовами старых машин, пробираются через запутанные, явно рукотворные конструкции из сетки и арматуры – почти как на стадионе. Хоть что-то знакомое.

Вик дышит неровно и хрипло, его грудная клетка поднимается и опадает с оглушительным свистом (будь Эмбер живым мертвецом, она услышала бы этот свист за бесконечные тысячи километров), и, наверное, в идеале ему сейчас нужно только одно – лечь на больничную койку и лежать на ней не шевелясь, чтобы не усугубить повреждения.

Но до больничной койки можно добраться, только если найти выход из города. Получается, Вику придётся рискнуть.

О том, что если его рёбра сломаны, то в любой момент они могут проткнуть его лёгкие, лучше не думать.

Он хромает на левую ногу. Эмбер на правую. Вдвоём они вряд ли смогут убежать даже от самого нелепого, от самого сгнившего зомби. А если и смогут, то это усилие сожжёт все их силы дотла, останется только упасть и умереть…

Им нужно найти укрытие.

Укрытие. Эмбер внутренне воет от безысходности. Как хорошо было мечтать о победе, когда для этого нужно было просто бежать. Как просто было настраиваться на борьбу, когда бороться нужно было только с самой собой.

Как невозможно думать о победе сейчас, когда для победы нужно снова бросить, снова развернуться и снова уйти, когда собственная нога, может быть, ещё и позволит что-нибудь сделать, но вот состояние Вика – навряд ли.

Победить ради Калеи или проиграть ради Вика. Она не готова сейчас делать выбор, и, наверное, никогда не будет готова. Никто не должен выбирать между такими вещами, никто никогда не должен оказываться перед подобным выбором…

«Я не буду думать об этом», – говорит себе Эмбер и тут же понимает, что произнесла это вслух.

– О чём? – спрашивает Вик прямо в ухо, но его голос звучит вовсе не оглушительно громко. Наоборот, совсем слабо, почти еле слышно.