В момент плевка рефлекторно зажмурился, а затем ощутил, как капли мерзко потекли по глазам, губам и рубахе.
— Сссссучка! За плевок в лицо потом отлуплю! — вытерев рукавом рубахи жидкость с лица, вновь посмотрел на предательницу. А та неожиданно безвольно повисла на моей руке. Будто силы ее покинули. С одной стороны, хорошо — значит понимала, с кем скакала на лошади, а с другой — настырная идиотка не принимала от меня подачек даже в таком состоянии. Этот трюк вновь заставил усомниться в искренности происходящего.
Чем больше накручивал себя и мысленно разговаривал с ней, тем сильнее сжимал пальцы на бледном теле, будто если сильнее встряхнуть тряпичное тело, тем быстрее предательница очнется.
И вместо того, чтобы напряженно рассматривать врагов, я нет да нет бросал короткие взгляды на тонкую шею девчонки, удостоверяясь, что жила билась и несла по телу кровь.
Воины гарнизона долго изводили молчанием мои и до того расшатанные нервы, подпитывали мою жажду крови. Глупцы переглядывались, перешептывались, не решаясь открыть ворота.
— Господин вас всех вырежет! — грозно пообещал командующий, желая остановить нас. Подавить духовно. Страхом. Может на кого-то это бы сработало, да только не на меня и на сарацинов. Сарацины с детства приучены убивать и не имели своих чувств или души. Мало разговаривали и жили лишь на благо своего господина. То есть, меня.
Вскоре наступил пик моего раздражения, потому что, можно смотреть на бездыханное тело? Я привык видеть в нем много жизни, силы, много эмоций и борьбы. А сейчас никакой борьбы. Смирение. Тишина. Поэтому я не выдержал раздражающей тишины, трусости одних и вторых воинов и пригрозил главнокомандующему:
— Это я тебя вырежу! Ночью! Во сне! Если вдруг женщина на моих руках умрет от твоего слабоумия и от твоей отсталости в вопросах дипломатии. Пойми, презренный, у тебя нет другого выхода, как только пропустить наш отряд, поскольку ты отвечаешь головой за Рафаэля и его жену!
Мои воины отступили в стороны, образовав малый коридор, позволявший мне беспрепятственно пройти вперед и продемонстрировать женщину на руках. Этим действом говорил, что это жена Рафаэля, здоровье которой отныне для них важнее собственного. Но недалекие невежды продолжали недоумевающе коситься на меня и не двигаться, не решаясь открыть ворота и позволить врагам покинуть оазис.
В тот момент я мысленно поклялся убить и этого главного, и его семью, если предательница испустит дух из-за нехватки времени.
Необходимо было где-то остановиться в деревне хотя бы на время, но трусливые глупцы не шевелились, будто примерзли к своим дохлым воротам и продолжали глупо держать натянутыми луки.
Несмотря на отсутствие разрешения, рискуя напороться на стрелу, я первым решительно направился к воротам. Только через несколько шагов лошади огромные тяжелые ворота с грохотом поползли вверх, пропуская нас в кровавую ночь песков.
Кукла
POV Артур
В деревне потребовалось затеряться среди жителей и для этого пришлось разделиться с остальными воинами. Легче всего это сделать малыми группами. Кто отправился в таверны, кто в подворотни под образом бродяги и пьяницы. Мы с Ярином отправились в ближайший бордель, поскольку отметил ухудшение состояния девчонки. Губы бледно-голубые с запекшейся кровью, кожа — словно прозрачная, через которую просвечивались голубые прожилки вен. Черные ресницы трепетали, а зрачок беспокойно двигался, словно его хозяйке снился кошмар.
Прошло более часа с момента обнаружения укусу. Она была жива, но, прислонив пальцы к ее запястью определил, что пульс замедлялся. Мне приходилось наклоняться к ее губам и прислушиваться к тихому дыханию.
На втором этаже борделя нашли ближайшую комнату, поскольку не было времени. Каждая секунда — точно изумруды по цене. С ноги открыл дверь, руки-то заняты. Правда, вышла заминка из-за того, что в приглушенном свете на красивой кровати лежала прекрасная дева в полупрозрачной одежде. Но во мне она вызвала противоположные эмоции — женщина бесила своими прелестями, а Ярин забыл на время о цели визита и стоял в открытом проеме двери.
— Эммм, прекрасная дева, а ты не могла бы… — совсем мозги отключились у него от вида женских оголенных прелестей, чем вызвал мой гнев.
Раздражала каждая остановка, каждая лишняя минута, которую тратили на бесполезные вещи.
— Воооон! — взревел и указал на дверь пальцем. — Прочь из комнаты!
На теперь свободную кровать положил аккуратно девчонку, а она не шелохнулась. Как положил, так и осталась послушно лежать, раскинув руки по обе стороны от подушки. Ее беспомощность вводила меня в еще больший невроз и наполняла желанием кому-нибудь вмазать. Особенно Ярину — брату, который впал в панику и, присев на одно колен возле кровати больной, трогал девчонку за плечи, пальцы, ноги и постоянно разговаривал с ней, чем мешал думать и отслеживать изменение состояния предательницы.
Как бы то не было я не для того оставил ее в живых, чтобы увидеть, как она умрет от укуса змеи на моих глазах.