Девочка со спичками

– Если честно, паршиво, – произнес Игорь после долгой паузы, глядя в ее стальные, холодные глаза. Главврачу Жигалевой было абсолютно плевать, как он себя чувствует. Игорь чуял вальяжную, спокойную ненависть этой хищной женщины, которая откровенно наслаждалась ситуацией.

Она плавно откинулась в кожаное кресло и не спеша разглядывала Соколова, как насекомое под стеклом, с легкой ухмылкой коллекционера.

– А в жизни вы интереснее, чем во всех этих стримах. Признаться, я была о вас худшего мнения. И держались вы эти три месяца вполне достойно, учитывая ваше состояние.

Игорь сверкнул на нее глазами:

– Я польщен!

– Что вы, нет, это мы польщены вашим визитом!

Ситуация стала напоминать плохой спектакль, и Соколов, чтобы стряхнуть наваждение, сжал слабые колени руками.

– Чего вы хотите? Вы же просто так меня не отпустите, верно? Вы не из тех, кто упускает такие шансы.

Жигалева расхохоталась и достала из кармана халата тонкую сигарету и зажигалку.

– Вы же не против? – Она лениво подожгла сигарету и с удовольствием выпустила дым в сторону Игоря – и его затошнило от запаха.

Соколов положил руки на ледяной стол, чтобы было не видно, как они дрожат, и посмотрел прямо перед собой.

Жигалева резко швырнула ему через стол сигареты и зажигалку:

– Я за километр чую курильщиков. Можно сопротивляться, но вариантов немного: кури и умри – или не кури и тоже умри. Что вы выбираете?

Игорь поднял глаза. Кровь навязчиво стучала в висках.

– Зачем?.. Зачем вы все это говорите и делаете? Почему не вызвали полицию сразу, как только меня сюда привезли? Я бы никуда не делся. Зачем дали мне надежду, что я могу выкарабкаться? Что я смогу что-то изменить? И да, что я лично вам сделал? Просто интересно.

Голос сорвался и замер в тишине больничного кабинета. Старые бетонные стены поглотили его вопросы, будто их и не было.

– Так больнее, – спокойно ответила Жигалева, еще раз с силой затянулась и выпустила дым. – Она попросила меня не дать вам забыть, кто вы и что натворили. А натворили вы много. Вы сломали ей жизнь. И не только ей. Но особенно – ей.

– Я знаю! – Соколов зажал запястьями глаза. – Я знаю… – шепотом повторил он. – Я никогда не забуду, что я сделал.

– Тем не менее она просила передать вам это.

Что-то с тихим шорохом уткнулось в руку.

Он открыл глаза, полные слез, из-за которых кабинет разбился на части.

Перед ним лежал маленький белый конверт. Как во сне, он разорвал его, и ему на ладонь выпала пластиковая карточка, сияющая свежими голограммами. Игорь долго не мог прочитать ничего: он видел только размытую фотографию человека, отдаленно напоминающего его, и отдельные строчки:

«Журавлев Игорь Александрович… ID выдан… срок действия…»

– Вы свободны.

Он непонимающе смотрел то на паспорт, то на странную женщину с сигаретой в зубах, следившую за ним усталым взглядом хирурга, который уже ничему не удивляется.

– Я… что?

– Свободны. Прошу, распорядитесь этой свободой с умом.

Игорь не мог встать: он не чувствовал тела, только ощущал, как его душат слезы, как они стекают на шею под воротник больничной рубашки, как грудь немеет от боли. Ему хотелось выблевать сердце на стол.

Жигалева посмотрела на него пристально, потом вытащила из стола проекцию экрана и стала что-то быстро печатать.

– Она… не оставила ничего больше? Записку, может, номер телефона?

Загудел принтер. Врач приложила палец к пластиковому листку с голограммой клиники, чтобы подписать его, а потом подошла к Соколову и, больно сжав его плечо, сунула пропуск в руки.

– Нет, не оставила. Это отдашь на посту. И кончай рыдать. Слезами горю не поможешь.

Игорь судорожно кивнул, сгреб со стола карточку и выдохнул:

– Очень курить хочется…

– Забирай, я все равно собиралась бросать.

Соколов удивленно посмотрел на нее, взял сигареты и зажигалку и пошел к выходу. Стоя лицом к двери, он у самого порога произнес:

– Передайте ей, что я ее люблю. И очень благодарен.

Девочка со спичками

В панельном доме на окраине Москвы, в старой квартире, которая больше напоминала шкаф, забитый упаковками от чипсов и банками из-под колы, кофейными стаканчиками и коробками из-под пиццы, лежал, свернувшись в позе эмбриона, на старом диване человек. В его глазах отражались блики от проекционного экрана, который работал день и ночь, тихо, но постоянно гудя, как рой обеспокоенных пчел. Потоки противоречивых новостей заливали человека с головой, и он не мог им сопротивляться. Как морок, они липли к нему, стараясь захватить все больше уголков сознания, смешиваясь с мыслями о девушке со шрамом.

Иногда слух Игоря улавливал цитаты, в которых мелькала его старая фамилия, – но уже гораздо реже, и реагировал он на нее почти спокойно.

О Полине, конечно, не было никаких вестей.

Зато были фильмы – много разных фильмов, где лица женских персонажей постепенно приобретали ее черты. Игорь понимал, что это начало шизофрении, но не мог не радоваться появлению Полины на экране. Она говорила с ним цитатами, которые он иногда повторял ночью, чтобы справиться с приступами паники.

– Это круг. Вы живете, чтобы продолжать жизнь. Какой смысл?

– А какой смысл в вашей жизни?