Девочка со свечкой (СИ)

Черты его лица смягчаются. Он отпускает мой подбородок. Смотрит на меня, а потом притягивает к себе и обнимает. Я ныряю руками под полы его пальто и чувствую жар тела. Плачу, а он гладит меня по спине и волосам. Чувствую его дыхание и губы в волосах. Это странно, совершенно неуместно, но так сейчас мне необходимо. Снова слышу его сердцебиение под щекой и представляю, что я не одна в этом огромном, сером мире. Ткань его пиджака очень жесткая на ощупь. Я безбожно порчу ее, комкая в руках.

— Как ты думаешь, она жива? — Спрашиваю, уткнувшись носом в его грудь. Застываю, ожидая его ответ, как приговор. Сверху пролетает стая птиц, оглушая все вокруг своим криком.

— Нет. — Тихо отвечает после продолжительного молчания.

Поднимаю на Марка глаза: ни одной эмоции. Он уставился в одну точку прямо перед собой. Чувствует мой взгляд и смотрит на меня.

— Конечно, — снова глупо повторяю я. — Конечно.

Он вытирает мне большими пальцами щеки. Я чувствую неловкость и отстраняюсь. Внутри как будто кто-то пролил кислоту. Горит все: горло, солнечное сплетение, живот. Оглядываюсь на лесополосу, которая выглядит тревожно, даже днем и снова спрашиваю кого-то, что случилось с Настей?

Федорцов открывает мне дверь и подает руку. Я упираюсь в нее своей и сажусь в салон. Смотрю, как он обходит впереди машину. Поднявшийся ветер треплет его челку и полы расстёгнутого пальто.

Я почти примирилась с пустотой внутри меня. Оказывается, она имеет тысячу оттенков. Она может душить, поглощать, высасывать силы. Каждый раз я открываю для себя все новые грани.

Марк садится за руль и снова смотрит на меня.

— Извини, я буду стараться. Я хочу закончить эту историю и начать жить заново. — Устало отвечаю я. Слезы не принесли облегчения, только головную боль. Я правда верила, что Настя жива. — Учитесь властвовать собою. — Бормочу себе под нос.

— Не всякий вас, как я, поймет. (прим. — «Евгений Онегин» А.С. Пушкин) — Продолжает Марк.

— Не знала, что ты любитель классики. — Смотрю на него. Он пожимает плечами и никак это не комментирует. Заводит мотор.

Поездка, по моей вине, не принесла успеха. Только кучу времени потратили. Мое подозрение тут же упало бы на Миру. У нее был распространённый мотив — зависть. Только она отмечала юбилей в кругу десяти человек, которые ее видели. Это был кто-то не из поселка, связанный с компроматом. Я уверена в этом. Зачем кому-то еще преследовать мою сестру. Не подделкой же картин она занималась, в самом деле. Роберт прав, она обычная девчонка, которой сильно не повезло когда-то подружиться с Костей.

Тру виски и замечаю, что Марк сворачивает к заправке.

— Ты разве не торопишься еще вернуться в офис?

— Марина перенесла все встречи. Вечером еще поработаю из дома, не переживай. — Он отстегивает ремень безопасности. — Идем, тебе нужен ромашковый чай. Еще немного и глаз начнет дергаться. Чуть на бабку не накинулась.

— Она поступила ужасно, согласись? — Выхожу следом за ним. — Бездействие отвратительно! — Мне почему-то кажется, что он не разделяет мою точку зрения, и мне очень хочется переубедить его.

— Ужасно, — кивает он и тянет стеклянную дверь на себя. — Только ты не можешь ничего изменить, и эту старуху ты тоже не перевоспитаешь. Ей плевать на других.

Пока я думаю над его словами, Марк делает заказ.

— Ромашковый чай, черный кофе и… — Марк поворачивается ко мне, кивая на витрину, но я отрицательно качаю головой. — … и шоколадный круассан, будьте добры. — Заканчивает фразу, обращаясь к скучающей продавщице в форменной футболке.

Не вижу смысла спорить с ним по поводу оплаты и иду к столику у окна. Здесь очень чисто, только что помыли пол. Он едва успел просохнуть. Людей совсем нет. Тихо играет популярная радиоволна. Время здесь как будто замедлилось. Марк прикладывает телефон для оплаты и забирает наш заказ. Наш? Как странно это звучит. Скажи мне кто-то подобное еще пару недель назад, я бы не поверила.

Он садится напротив, бросает взгляд на часы и пододвигает мне круассан.

— Отказы не принимаются. Пей чай и повышай уровень сахара. — Он придвигает блюдце советских времен еще ближе. — Давай-давай.

Я протираю руки влажными салфетками и через силу откусываю круассан под пристальным взглядом Федорцова. Делаю несколько жевательных движений и прикрываю глаза. Выпечка здесь божественная: хрустящий снаружи и мягкий внутри — идеальный круассан. Открываю глаза и вижу из-за плеча Марка продавщицу. Она стоит, прислонившись к прилавку, облокотилась щекой о руку и с материнской нежностью смотрит, как я ем. Я смущаюсь, отвожу глаза, а затем решаюсь спросить:

— Очень вкусно. Сами печёте? — Немного приподнимаю круассан в руке, чтобы ей было лучше видно.

— Дочь моя, нам хозяин разрешил продавать выпечку. Машка мечтает после школы кондитером стать.

— У нее обязательно все получится. — Говорю я и улыбаюсь сквозь слезы.