Девочка-Царцаха

— Ведет себя, как мальчишка, и копается во всякой грязи. Ксения захохотала:

— Моя грязь отмывается... Скажи лучше, Эрле рад, что плантации уцелели?

— Еще бы не рад! Он ведь в Астрахани был. Его туда в срочном порядке насчет ветеринаров и овец рамбулье направили. А Капитолину в три счета уволили! Эрле узнал по телефону про саранчовый налет и примчался к шапочному разбору! Ну? Поела немножко? Теперь ложись.

Елена Васильевна закутала Ксению одеялом и наклонилась, чтобы поцеловать.

— Спи! Отдыхай хорошенько!

Ксения притянула ее к себе.

— А у тебя есть какие-нибудь новости?

— Нет...

— Так-таки и не разговаривали?

— Позавчера вечером в коридоре сказал, что ему нужно объясниться. Я заволновалась и говорю: «Не надо. Самое главное знаю, а подробности мне неинтересны». Пожелала ему спокойной ночи, вернулась к себе и заперлась.

— Ох! Это ты зря, Леля... Надо было послушать...

— Не могу... Не могу... — Елена Васильевна резко выпрямилась и ушла.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Паша выпустила хозяйкину корову, как только затрубил рожок пастуха, прикрыла ворота, озираясь, выскочила на дорогу и побежала прочь.

Робкая, тихая, по-старушечьи сиднем скоротавшая восемь лет своего детства, перед которой за какой-то месяц открылся новый мир, научившаяся смеяться и радоваться, бежала она со всех ног к человеку, который, сам того не подозревая, открыл перед ней этот мир.

Она, эта Ксения Александровна, добрая; она возьмет Пашу с собою в тот дальний город, где весной по ночам можно без лампы писать и читать, где все дети ходят в школу.

А вдруг не успеет? Вдруг Ксения Александровна уже уехала? И от страха, что она не застанет Ксению, Паша бежала до тех пор, пока не выбилась из сил. Остановилась отдышаться.

Цааран уже позади, и если хозяйка проснулась и зовет Пашу, это не страшно. Пашу уже не догнать!

Паша съела кусочек хлеба, который припрятала от вчерашнего ужина, и снова побежала, но скоро устала и решила идти.

Все было бы ничего, если бы Паша не занозила ногу. Она несколько раз присаживалась, старалась вытащить занозу, но ноги были пыльные и заноза была так глубоко, что ничего нельзя было сделать. Паша встала и пошла, стараясь не наступать на больное место, но от этого только устала. Хотелось пить, но в степи не было ни одного ручейка, ни одной лужицы.

А какой чистый и прозрачный ерик в Булг-Айсте! Паша облизывала пересохшие губы, но это плохо помогало. Нога болела все сильнее и сильнее и наконец так заныла, что Паша села на дороге и заплакала. Кругом было тихо-тихо, только изредка свистели суслики.

«Счастливые!—думала девочка.— Им никогда не хочется пить!»

Паша плакала чуть ли не навзрыд и не заметила, что вдали, со стороны Цаарана, показалась подвода. Поравнявшись с девочкой, единственный седок — бородатый мужчина — придержал лошадь и спросил:

— Чего плачешь, дочка?

— Нога боли-ит... — и Паша залилась еще пуще.

— Ишь ты, нога... А куда путь держишь-то?

— В Булг-Айсту-у...

—* Ах, едят тебя мухи! В Булг-Айсту!—удивился мужчина.— Да ты рехнулась что ли, пешком в Булг-Айсту! Туда ведь почти пятьдесят верст!

Паша больше ничего не ответила, потому что совсем перепу-

галась: а вдруг он начнет ее спрашивать, почему она идет из Цаа-рана, да и отвезет ее обратно.

— Ну не гуди, девка,— оказал он, слезая с подводы.— Авось я твоему горюшку пособлю... Ну, покажь ногу-то, где там болит?

Убедившись, что из-за грязи ничего не рассмотреть, мужчина порылся в соломе, вытащил оттуда бутылку с водой и заставил Пашу отмыть больное место.

— Эвон какая заноза! А булавка-то у меня, кажись, есть.

Он осторожно зацепил кожу булавкой и, слегка сдавив пальцами пятку Паши, вытащил злополучную занозу.

— Готово! Ну, а теперь садись, подвезу я тебя почти до Булг-Айсты, верст пять останется, сама дойдешь.

Он помог ей взобраться на подводу, подстелил ей побольше сенца и, заметив, как жадно она смотрит на бутылку с водой, предложил напиться.

Паша легла в солому и улыбнулась, глядя в небо.

— Ишь намаялось дите,—сказал мужчина, дернув лошадь.— А ты чья будешь?

— Бондаревых!—тихонько сказала Паша.— Пастухом он там.

— Не знаю... Много ведь Бондаревых на свете. Ну, спи теперь...

Уже смеркалось, когда Паша, пройдя оставшиеся пять верст, пришла в Булг-Айсту. С замиранием сердца она прокралась к флигелю и заглянула в окно их хаты: там за столом сидели отец и мать. Ужинали.

Паша отошла в сторону, где ее встретил Полкан. Коротко и радостно взвизгнув, он положил передние лапы ей на плечи и лизнул щеку.

— Молчи, Полкан,— Паша присела с ним около будки и дождалась, когда у родителей погаснет лампа. Тогда, тихонько ступая по коридору, она юркнула в комнату Ксении Александровны. На бочке около кровати горел фонарь, а Ксения Александровна лежала лицом к стене. Разбуженная скрипом двери, она приподнялась. Паша бросилась к ней, упала на кровать и заплакала.

— Паш, ты ли? Да что случилось?— Ксения старалась раздвинуть Пашины руки, заглянуть ей в лицо.

— Я... я... — захлебываясь, произнесла наконец Паша,— вспомнила...

— Да что ты вспомнила? Да будешь ты наконец говорить? Паша!

— Что вы скоро уедете... а я останусь...