Девочка в гараже. Реальная история приемной мамы

– Привет, Кортни, – сказал дедушка Бауэр. – Я твой дед, а это твоя бабушка. Мы так рады познакомиться с тобой!

Кортни ответила робким:

– Привет…

– А я Деэнн, а это мой муж Трей. Как хорошо, что ты приехала!

Все мы заказали мороженое, каждому стало немного уютнее и спокойнее, когда принесли лакомство. Немного поболтали о пустяках.

– Я слышала, ты играешь в хоккейной команде? С удовольствием пришли бы как-нибудь посмотреть на вас, – сказала Деэнн. – Когда у вас матч?

Разговор о хоккее и расписании матчей закончился вместе с мороженым, подавая сигнал о единодушном желании завершить встречу. Пока все родственники по очереди обнимали Кортни, я стояла в сторонке, не желая отнимать у них драгоценные минуты общения. Мне хотелось, чтобы ей было уделено все внимание, которого она заслуживала.

Дедушка отделился от группы и направился ко мне. Я слегка напряглась, не зная, чего ожидать.

Но он просто обнял меня, вздохнул и тихо сказал:

– Спасибо вам. Она чудо. Спасибо вам!

29. Только ОН

После встречи с дочерью Карен писала ей несколько раз и присылала маленькие подарки, которые сама сделала в тюрьме. Кортни отвечала на письма. Прежде всего ее волновал вопрос: «Кто мой родной отец?» Кортни уже спрашивала меня, и я ответила так же, как Карен мне: не знаю. Она не представляла даже, какой родится Кортни – с европеоидной, латиноамериканской или афроамериканской внешностью, и даже после рождения, когда стало видно, что кожа у нее очень светлая, Карен по-прежнему не знала, кто ее отец. Услышав от Карен, что насчет отца та не в курсе, Кортни по вполне понятным причинам расстроилась. Любому нелегко смириться с мыслью, что важные вопросы так и останутся без ответа, но тяжелее всех – удочеренной девочке-подростку.

Спустя несколько месяцев Кортни решила прекратить переписку с Карен и отказалась ездить к ней на свидания. Когда я ездила к Карен одна, Кортни только спрашивала меня, как у нее дела. Этим, по-видимому, исчерпывалась потребность Кортни в узах с Карен на протяжении всего выпускного класса средней школы. А вот интерес к Деэнн, сводной сестре, начал расти. Деэнн и ее муж приглашали Кортни к себе домой, на ужин с ними и их детьми. Кортни охотно соглашалась.

После нескольких таких визитов я начала замечать перемены в отношении Кортни к Карен. У Кортни возникало много вопросов, а Деэнн хорошо помнила трагическую историю их матери. Деэнн, старшая дочь, помнила много решений, принятых матерью, и то, каким был вред от этих решений – и помнила больше, чем любой из ее младших братьев и сестер.

Нас с Элом начал тревожить еле уловимый сдвиг в душевном состоянии Кортни. Она казалась более замкнутой, чем обычно, и вдобавок непривычно вялой. Мы делали все возможное, чтобы всегда находиться рядом, но расстояние между Кортни и нами неуклонно росло. В ней начинали набирать силу подводные течения, вызванные гневом и обидой на Карен.

Когда Кортни перешла в старшую школу, я надеялась, что она будет учиться так же хорошо, как и в средней. Она была умна и обладала большим потенциалом. Но уязвленное сердце словно гасило ее мотивацию. Она все чаще гневалась не только на Карен, но и на всех подряд. Именно этого я и опасалась, когда нам предстояло познакомить Кортни с ее историей и родной семьей, но обратного пути уже не было. К пятнадцати годам Кортни еле справлялась с учебой и предпочитала общаться с дурной компанией. Она стала строптивой и неприязненной, потеряла интерес к хоккею и решила бросить его. Порой я замечала, что она ведет себя скрытно и нечестно. Мы с Элом пытались поддерживать нормальное общение, но она противилась ему.

Интересно, сколько в этом неизменном негативе можно списать на подростковый возраст? И сколько – на чувства, вызванные обстоятельствами ее удочерения? И однажды я спросила, не хочет ли она поговорить с психологом обо всем, что она узнала о своей родной семье. Она согласилась, и я организовала встречу. Психолог наладила контакт, после нескольких сеансов Кортни вроде бы стало легче, и она решила, что новые встречи ей не нужны.

Мы делали все возможное, чтобы всегда находиться рядом, но расстояние между Кортни и нами неуклонно росло

Но, несмотря на консультации психолога, наши походы в церковь втроем словно подталкивали нашу дочь к бунту. Она плюхалась на скамью, скрестив руки на груди, или все норовила задремать, положив голову мне на колени. Мне постоянно приходилось толкать ее в бок, побуждая выпрямиться, Эл давал ей понять, что в церкви надо вести себя прилично, а не класть голову на мои колени. Меня тревожило ее явное равнодушие к духовной жизни. В конце концов мне пришлось признать, что я достигла очередного этапа смирения. Кортни требовалось дорасти до личных отношений с Господом, и я никак не могла повлиять на них. Я должна была довериться Святому Духу и надеяться, что Он исполнит свое дело в сердце моей дорогой дочери.