Мы въехали на кладбище и припарковались за вереницей машин. Стоило выйти, и меня захлестнул сырой запах земли и свежескошенной травы. Метрах в десяти впереди на ветру парусил холщовый навес светло-кремового цвета. Под навесом стоял белый гробик. Два знакомых мне пастора из нашей общины стояли бок о бок возле навеса, держа в руках Библии. Вокруг постепенно собиралась толпа, люди возлагали цветы на траву. При виде маленького гроба у меня защемило сердце. Для кого-то сегодня этот кошмар завершится. Но я была еще не готова подвести под ним черту. В моем сердце зияла рваная рана.
Эл повел нас к могиле, и вдруг какой-то человек отделился от толпы и направился к нам. Его темные очки бликовали на солнце, поэтому я не сразу его узнала, но он, подойдя ближе, снял очки. Брат Карен. Я познакомилась с ним в тот же день, что и с Ханной: она жила у них с женой, пока сама Карен лежала в больнице после рождения Элли. И еще я не раз возила Ханну к нему в гости. Он шел ко мне так целеустремленно, что Эл выступил вперед, заслонив меня. Но в нескольких шагах он раскрыл объятия, крепко прижал меня к себе и заплакал.
– Мне так жаль. Я знаю, вы старались.
От его слов у меня дрогнуло сердце, я ответила сквозь слезы:
– Мы все старались. Соболезную вашей утрате.
Он перевел взгляд на Эла и детей.
– Спасибо вам всем, – и он, утирая слезы, повернулся и направился обратно к небольшой толпе. Мы медленно двинулись следом.
Вдалеке, в стороне от толпы, я заметила трех сотрудников УДС. Уверена, их присутствие на похоронах было данью уважения. В нашем сообществе многие были возмущены действиями УДС и считали его сотрудников виновными в трагедии. В одной из присутствующих я узнала Эллен. Мысленно я вернулась в то время, когда мы вместе с Эллен и Карен составляли шестимесячный план передачи детей под опеку их матери. Именно ей, когда она была готова представить наш план суду, сообщили, что судья распорядился отослать детей домой в тот же день.
Я переглянулась с Элом, зная, что он поймет мое желание поговорить с сотрудниками УДС, и подошла к Эллен. Мы обнялись и заплакали.
Эллен сдавленно прошептала:
– Мы старались… Вы старались.
Я посмотрела на ее начальника, стоящего рядом. Как мать патронатной семьи, я знала его за долгие годы работы, сочувствовала ему и относилась со всем уважением. Я шагнула к нему, он опустил голову, избегая смотреть мне в глаза, и заплакал.
– Не надо, – прошептала я, вытирая свое заплаканное лицо. – Мы слишком давно знаем друг друга. Взгляните на меня, – он поднял голову, и я увидела его лицо, мокрое от слез.
– Мы все выдержим и больше ничего подобного не допустим, – сказала я. Он коротко кивнул, я обняла его. Уткнувшись лицом в мое плечо, он всхлипывал и дрожал, но так и не решился поднять руки и обнять меня в ответ. Он был сломлен. Минуту я постояла, не разжимая рук, а потом, услышав, что один из пасторов обратился к скорбящим, вернулась к семье.
Я никак не могла избавиться от мыслей о маленьком тельце Ханны, на долгие месяцы засунутом в черный мусорный мешок. И не сводила глаз с белого гробика. Тьма всегда жаждет вытеснить свет. Я ей не позволю. Пока скорбь, словно цунами, рвала в клочья мою душу, я закрыла глаза и попросила Бога вытеснить образ убитой Ханны другим, с Ханной в Его объятиях. Я твердо верила, что к Нему в руки она попала в тот же миг, как испустила свой последний вздох. Она с Ним, в лучшем месте из всех возможных. Где больше нет страха. Нет боли.
Служба завершилась молитвой. Последними словами пастора были «ступайте с миром».
Тьма всегда жаждет вытеснить свет. Я ей не позволю
Пока скорбящие расходились, к нам через толпу пробрался отец Ханны. Я узнала его: несколько раз он привозил Ханну после того, как забирал ее к себе в гости.
– Спасибо вам за все, что вы сделали для Ханны, – срывающимся голосом произнес он, повернулся и ушел.
Затем мы с Элом и детьми стали искать детей Бауэр, чтобы обнять и утешить каждого из них. (Эндрю нашли в доме одной из подруг Карен.) При виде их горестных лиц мое сердце обливалось кровью. Мы пожали руки пасторам и поблагодарили их за слова надежды и спасения. И наконец, следуя за многими другими, мы зашагали обратно к нашей машине.
Через несколько дней Карен должны были перевезти из следственного изолятора в тюрьму. Я пообещала рассказать ей о похоронах, поэтому запланировала посещение на следующий день.
И вот я опять сидела в комнате для посещений и ждала Карен. В памяти всплывала цепочка событий: телефонный звонок, известивший меня о смерти Ханны, первое свидание с Карен и ее признание в беременности восьмым ребенком, сцены похорон. Слишком много всего, чтобы осмыслить за такой короткий срок. Лязг замков на дверях во внутреннем коридоре вернул меня в настоящее.
Нам предстояло встретиться вновь. Готова ли я? По крайней мере, не так встревожена, как во время первого приезда.
Карен, бледная как полотно, вошла в дверь и побрела ко мне. Я обняла ее, надзиратель ушел, заперев нас в комнате.
– Как ваши дела?
Карен пожала плечами.