Девочка в гараже. Реальная история приемной мамы

Все, что я знала наверняка, – что мне все еще больно. И я все еще зла

Я чувствовала, как мое сердце, словно целиком состоящее из горя и гнева, менялось в этой холодной комнатушке, и молила Бога поговорить с нами.

– Вы хотите обрести это прощение и надежду в Иисусе? – услышала я собственные слова.

Мое сердце заполнилось. Им владел Святой Дух. Только по воле Божьей я смогла поделиться такой надеждой. Только Его милостью я смогла поведать Карен истину про ее грех.

– Да. Я хочу принять Его в свою жизнь. Хочу впустить Его в свое сердце и молю Его о прощении.

Я протянула ей руки, она крепко сжала их. Ее ладони были теплыми и влажными от пота. Мы обе склонили головы, и я сказала, что научу ее простой молитве. В ней не было ничего сложного. Никаких заучиваний. Я объяснила Карен, что все мы – грешники, и нам нужен Спаситель. Мы должны принять Иисуса как Сына Божьего, сошедшего на землю, чтобы мы обрели в Нем спасение, надежду и прощение. И я взмолилась: «Войди в мое сердце, Господи. Спаси меня и прости мне мои грехи. Я люблю Тебя и хочу следовать за Тобой. Аминь».

Карен повторила мои слова, и, казалось, действительно просила у Бога прощения для себя. Сомневалась ли я в ее искренности? Я думала об этом, но знала Бога достаточно хорошо, чтобы понимать: не мне спрашивать об этом и не мне отвечать. Это касается только Карен и Бога. Я не сомневалась: Бог услышал ее молитву. Не сомневалась: Он способен спасти и простить ее. Я сделала свое дело. Поделилась с Карен благой вестью и помолилась вместе с ней. Способна ли и я прощать так же свободно, как Бог? А это уже касается только Бога и меня. И мне была ненавистна мысль, что ответа я пока не знаю. Все, что я знала наверняка, – что мне все еще больно. И я все еще зла.

12. Непредвиденные затраты

Несколько дней после похорон в нашем доме висела скорбная тишина. В голове у меня мелькали сцены на кладбище. Дорога, холмик свежей земли среди травы, плачущие дети Бауэр, сотрудники УДС поодаль от остальных скорбящих – все это чередой проплывало перед моим мысленным взглядом, будто на медленной, никогда не останавливающейся карусели. Оставаясь одна, я часто плакала.

Каждый день я надеялась на исцеление, которое вернет мою семью к привычной жизни. По ночам я слышала приглушенные всхлипы из детских спален. Для кого-то, может, похороны и подвели черту. Но не для меня. И не для моей семьи. Переживем ли мы все это хоть когда-нибудь? Казалось, всю нашу семью сбил грузовик. Лежа на дороге, все мы мучились, истекали кровью и не могли помочь друг другу. Я понимала: нам нужна чья-то помощь, чтобы разобраться с нашей болью. Помочь нам должен человек, которому мы смогли бы довериться, способный убедить нас излить душу.

Я созвонилась с Роном, христианским психологом-консультантом, и он пригласил нас всех к себе в приемную после окончания рабочего дня. И пообещал дать нам всем столько времени, сколько понадобится. Детям не хотелось ехать, но они согласились. Рон расставил по кругу складные стулья, начал с молитвы, а затем предложил всем нам рассказать о своих чувствах. Каждому из нас было мучительно, но полезно услышать, что чувствуют и думают остальные. Кротость и мягкий голос Рона сгладили неловкость. Мы говорили и плакали полтора часа, а потом обняли на прощание Рона и в молчании вернулись домой.

Снова потянулись дни, пока однажды утром в день уборки не зазвонил желтый телефон на стене. Чарльз пылесосил, сквозь шум я услышала, как он зовет: «Мам, телефон!» Я поспешила в кухню, сняла трубку и крикнула в нее, пересиливая рев пылесоса: «Алло!»

Тихий голос на другом конце провода был едва слышен. Я потащила телефон на витом шнуре через кухню в угол, подальше от пылесоса.

– Алло! – повторила я. – Простите, не расслышала!

– Привет, это Рене, подруга Карен.

Я несколько раз виделась с Рене, встречалась с ней на похоронах – в тот раз мы поздоровались, обнялись и разошлись. Зачем она мне звонит?

Обхватив трубку сложенной ковшиком ладонью, я понизила голос.

– Привет! Как дела?

Молчание, потом тяжелый вздох. Я собралась с силами. Но выслушивать ее мне уже не хотелось.

Рене нервозно зачастила:

– Неловко беспокоить вас по такому поводу, но Карен написала мне и спросила, не могу ли я собрать все вещи в ее доме и отдать их на хранение, как только полиция закончит расследование и откроет доступ в дом. Хозяин хочет вывезти их как можно скорее. А в доме их полным-полно: одежда, игрушки, посуда, постельное белье…. Месяц хранения я оплачу. И все. Больше я не хочу иметь к Карен никакого отношения. Да и это делаю только ради ее детей. Насколько я понимаю, кроме вас, с ней больше никто не общается.

– Вы не могли бы мне сказать, где?.. – попыталась вклиниться я.