Девочка-ворона

Он сидел с принадлежащей дантисту моделью мотоцикла в руках, проникновенно рассказывая об одном из друзей детства, и тут она стала свидетелем устрашающего превращения.

Она знала, что люди с диссоциативными расстройствами способны очень быстро менять личность. Достаточно было одного слова или жеста, чтобы Самуэль преобразился.

В предложении, касавшемся, собственно говоря, друга детства, Самуэль упомянул что-то, именовавшееся Pademha Road Prison[46].

Уже на третьем слове его голос изменился, оно было произнесено с приглушенным шипением: Prissson…

Он разразился громким смехом, до смерти ее перепугавшим. Широкая улыбка осталась на месте, но сделалась совершенно пустой, а взгляд – абсолютно черным.

София стряхнула с сигареты пепел. Она чувствовала, что вот-вот расплачется.

Возьми себя в руки. Ты сильнее, чем кажешься.

Воспоминания о том, что произошло потом, были смутными.

Правда, она помнила, как Самуэль встал со стула, толкнув стол так, что банка с карандашами опрокинулась и скатилась ей на колени.

Помнила она и то, что он прошипел ей.

Сперва на крио:

I redi, an a de joyu. If у up le witfaya yugo soori!

Я готов, я здесь, чтобы взять тебя. Если будешь играть с огнем, то пожалеешь.

Потом на языке менде:

Mambaa manyani… Mamani manyimi…

Это прозвучало как детский язык, и грамматика была странной, но содержание слов сомнений не вызывало. Ей уже доводилось слышать это раньше.

Потом он поднял ее, крепко ухватив за горло, будто она была куклой. У нее потемнело в глазах.

С дрожью подняв бокал и поднеся его ко рту, София обнаружила, что плачет. Она вытерла глаза рукавом блузки и поняла, что должна навести порядок в воспоминаниях.

Социальный работник увел его, подумала она.

София помнила, что передала Самуэля его контактному лицу в социальной службе, улыбаясь. Будто ничего необычного не произошло. А что же было до этого?

Самое удивительное, что запомнился ей только уже знакомый аромат духов.

Ими обычно пользовалась Виктория Бергман.

Шок, подумала София, и, пожалуй, недостаток кислорода оттого, что он пытался меня задушить. Вероятно, так.

Впрочем, она знала, что это не вся правда.

Она долила в бокал вина.

Я не в силах отделить своих клиентов друг от друга, цинично констатировала она, отпивая вина. Вот настоящая причина того, почему мне с этим не справиться. Самуэль Баи и Виктория Бергман.

Та же резкая смена личностей.

Вследствие шока и недостатка кислорода она утратила способность к трезвой оценке, поэтому от происшествия с Самуэлем у нее в памяти осталась только Виктория Бергман.

Мне с этим не справиться, тихо повторила она про себя. Недостаточно отменить только ближайшую встречу с ним, надо отменить все. Сейчас я не могу ему помочь.

Так и сделаем, подумала она, сразу испытав огромное облегчение от принятого решения.

Иногда необходимо позволить себе слабость.

Ее размышления прервал звонок телефона. Номер был незнакомый.

– Да, здравствуйте? – с сомнением произнесла она.

– Меня зовут Жанетт Чильберг, я из стокгольмской полиции. Я разговариваю с Софией Цеттерлунд?

София сообразила, что ответила на звонок непрофессионально.

– Извините, я сижу на совещании и забыла отключить телефон, – проклиная себя, солгала она.

– Хорошо. Перезвонить вам позднее?

– Нет, извините, минуточку…

София встала и зашла в ресторан. Там почти никого не было, но она на всякий случай проскользнула в туалет и заперла дверь, чтобы звуки из бара или с кухни не выдали, что она вовсе не сидит на совещании.

– Ну вот, теперь я могу разговаривать спокойно.

– Позднее совещание в пятницу?

– Да… Оно носит… скажем так, административный характер. – Иногда ложь просто лилась сама собой, и София восхитилась собственной находчивости.

– Я звоню по поводу одного из ваших пациентов, Карла Лундстрёма. У нас есть основания полагать, что он может быть замешан в деле, которое я расследую, и Ларе Миккельсен посоветовал мне поговорить с вами, поскольку вы беседовали с Лундстрёмом. Меня интересует, не рассказал ли вам Карл Лундстрём чего-нибудь, что могло бы нам помочь.

– Вопрос, естественно, в том, о чем именно идет речь. Как вам наверняка известно, я обязана соблюдать конфиденциальность, и, если не ошибаюсь, для того чтобы иметь право высказываться о проходящем обследовании, мне требуется санкция прокурора.

– Санкция уже запрошена.

София уселась на стульчак и принялась рассматривать каракули на кафельной стенке.

– Я расследую дела двух мальчиков, которых, перед тем как убить, подвергали пыткам. Полагаю, вы читаете газеты или смотрите новости и едва ли могли это пропустить. Я была бы очень признательна, если бы вы сообщили что-нибудь о Лундстрёме, каким бы незначительным это ни казалось.

Тон женщины Софии не понравился – заискивающий и снисходительный одновременно. Казалось, женщина пытается на свой страх и риск выманить у нее информацию, выдавать которую она не имеет права.

София почувствовала себя оскорбленной. За кого они ее принимают?