Девочка-зверь

Квартира продавалась. По меньшей мере три агента по недвижимости каждый день приводили в квартиру предполагаемых покупателей, всегда скушного вида благообразных мужчин и женщин среднего возраста. Мою каморку служанки показывали после кухни и перед стенным шкафом. Я первое время вставал со стула, чтобы поприветствовать возможных покупателей, позднее только поворачивал голову и говорил "Хэлло!" "Эдвард - писатель" - улыбаясь, поясняла Джоан, и серые господа приветливо улыбались. Ни мне не было никакого дела до их скушной размеренной жизни ни им не бы кого дела до моей скушной размеренной жизни и ярости моих страниц...Квартира находилась в процессе продажи, но не продавалась. Я вовсе не уверен, что она продалась к сегодняшнему дню, хотя в мое последнее пребывание в Нью Йорке Джоан уверяла меня, что завтра подписывает контракт. Квартиру в солидном доме на Вест-Энд Авеню следовало продать по постановлению суда, и деньги, полученные от продажи, Джоан должна была разделить с бывшим мужем, к которому ушла дочка-вундеркинд. Однако тот же скептически-иронический Бог в халате и пол полизстеровом костюме ласково оберегал Джоан от каких-либо событий, и посему все мы спокойненько жили, продавая квартиру. Кто знает, может быть в таком состоянии полагалось жить лет десять?

В сумерках большого сарая - квартира была столь велика, что две ливинг-рум и огромный кабинет оставались почти пустыми, мы все сходились, расходились, образовывали непрочные группы, и расходились опять. Почти всякий день к нам добавлялись и тоже вместе с нами хаотически двигались как атомы -приятели Макса - черный мальчик Джимми, младший его брат Пол, и другие, более эпизодические толстые и тонкие мальчики из его класса.

Иной раз с верхнего этажа спускалась соседка поэтесса Сюзен, работающая в Гарлеме учительницей, она писала женский роман, который как уверяла меня Джоан, будет бестселлером, а с нею маленький как огрызок карандаша ее бой-френд Джоэл. Основной заботой Джоэла было определять, кто из мужского населения Нью-Йорка интересуется его серой мышкой-писательницей и пресекать возможные попытки Сюзен ответить на этот интерес. На мой взгляд Сюзен была навеки перепугана гарлемской школой, в которой она работала и загипнотизирована этой же школой до степени такой,что не могла ее покинуть. какие там мужчины.. .И Сюзен и Джоэл не нарушали меланхоличной гармонии нашего существования,. а напротив как бы еще более утверждали эту гармонию.

Я ? Я был супермэном, который себя не навязывал. Со снисходительной улыбкой я наблюдал их существование, не осуждая их и не пытаясь их переделать. Я вел себя мудро, и, оставаясь вежливым, всегда удалялся в свою каморку, когда и бессмысленная джокондовая улыбка Джоан мне надоедала и добродушный взгляд Анатолия. Удалялся, брал в руки книгу. Детскую, вундеркинда.

Где же рассказ ? А зачем он собственно нужен ? Элементы налицо. Из них возможно собрать историю. Но историю не соберешь без действия, а действия невозможны при участии Джоан и Анатолия. Возможно молекулярное движение по квартире и в космосе. Да, я забыл... Джоан таскалась с идеей выпустить поэтическую антологию под названием "Илистые рыбы". В конце концов, я так и стал их называть с Анатолием,- илистыми рыбами

Кровати

I. Русские

Первым моим ложем был снарядный ящик. В 1944-м отец мой был послан ловить дезертиров в марийской тайге, а мать работала техником на заводе, производящем бомбы и снаряды. Завод возник вокруг деревни Растяпино, срочно переименованной в город имени Робеспьера русской революции - Дзержинск. Уходя на работу, мать задвигала ящик со мной под стол. Хотя фронт неумолимо откатывался на запад "мессершмиты" все же прорывались иногда и бомбили. Перед отъездом отец нашил на cтол слой толстых досок. Доски должны были предохранить меня от немецких осколков. Чтобы я не скучал и не орал, вместе со мною мать клала селедочный хвост (я уже успел бессловесно, но прочно заявить о своих гастрономических предпочтениях). То, что я мог подавиться хвостом вернее чем быть убитым осколком, матери, очевидно, не приходило и голову.

Последующие несколько лет мы с матерью верно следовали за менявшим по воле Армии места службы отцом-лейтенантом (каждые несколько месяцев). Таким образом, к возрасту четырех лет мне уже пришлось выспаться на десятке различных кроватей. Некоторые из них, по утверждению матери, я обписал, но увы, не успел запомнить.