Девочки

— Зато с голой жопой не ходим, не голодаем, — сказала Сюзанна. — Ты же тогда стырила нам туалетную бумагу.

Я покраснела. Может быть, она знала, что я тогда соврала, но по ее непроницаемому лицу понять было нельзя — может, и не знала.

— Кроме того, — продолжила она, — лучше мы их потратим, чем они. Накупят еще больше говна, еще больше вещей, еще больше для себя, себя, себя. Расселл хочет помочь людям. Он никого не осуждает, это не его трип. Ему плевать, богатый ты или бедный.

Все, что говорила Сюзанна, вроде казалось логичным. Они всего-то пытались уравновесить баланс сил в мире.

— А все эго. — Она прислонилась к машине, зорко следя за стрелкой датчика, они никогда не наливали больше четверти бака. — Деньги — это эго, поэтому люди не хотят с ними расставаться. Защищают себя, прикрываются ими как одеялом. И сами не видят, как становятся их рабами. Больные люди.

Она рассмеялась.

— А самое-то смешное, как только все всем раздашь, как только скажешь — нате, забирайте все, — вот тогда-то у тебя сразу и есть все на свете.

Во время их очередного заплыва по мусорным бакам одну девочку задержала полиция, и Сюзанна, выруливая обратно на дорогу, с негодованием рассказывала мне эту историю.

— Все больше магазинов просекают эту фишку. Но это же херня! — говорила она. — Они ведь это уже выкинули, так нет, все равно не отдают. Вот она, Америка.

— Вот херня. — Во рту было странно от этого слова.

— Мы что-нибудь придумаем. Скоро. — Она глянула в зеркало заднего вида. — С деньгами напряг. Но тут уж никуда не денешься. Ты, наверное, и не знаешь, каково это.

Она почти не злобствовала — говорила просто, как об очевидной истине. Добродушно пожав плечами, смирялась с реальностью. Тогда-то мне разом и пришла в голову эта идея, словно бы я сама все придумала. Такой она и казалась — идеальным решением, вот она сияет, игрушка-безделушка, только руку протяни.

— Я могу достать денег. — Как же меня потом передергивало от собственного рвения. — Мама вечно кошелек где попало оставляет.

Я не врала. Я постоянно натыкалась на деньги — в выдвижных ящиках, на столах, мать забывала их даже на раковине. Мне выдавали карманные деньги, и мать часто по ошибке отсчитывала больше положенного, а то и просто лениво махала рукой в сторону кошелька.

“Возьми там, сколько тебе нужно”, — всегда говорила она. Но я никогда не брала больше положенного и всегда прилежно возвращала сдачу.

— Ой, нет, — сказала Сюзанна, щелчком выбросив окурок в окно. — Это совсем необязательно. Хотя ты лапочка, конечно, — добавила она. — Спасибо, что предложила.

— Я хочу помочь.

Она сжала губы — вроде колеблясь, в животе у меня как будто что-то перекосилось, вспыхнуло.

— Я не хочу, чтобы ты делала что-то, чего ты делать не хочешь. — Она коротко рассмеялась. — Я вообще не про это.

— Но я хочу, — сказала я. — Я хочу помочь.

С минуту Сюзанна молчала, потом, не поворачивая головы, улыбнулась.

— О'кей, — сказала она. По ее голосу я поняла, что это и станет проверкой. — Ты хочешь помочь. Ты можешь помочь.

Так я стала преступницей, а мать — моей ничего не подозревающей жертвой. Я даже смогла извиниться за скандал, когда мы вечером столкнулись с ней в тишине коридора. Мать легонько пожала плечами, но приняла извинения с храброй улыбкой. Раньше меня это встревожило бы, такая вот храбрая дрожащая улыбка, но новая я только склонила голову в униженном раскаянии. Я притворялась дочерью, вела себя как дочь. В глубине души я радовалась тому, сколько всего я от нее утаила, тому, что с каждым взглядом, с каждым словом я ей врала. Ночь с Расселлом, ранчо, секретное пространство, которое я отгородила от нее. Пусть забирает себе остов моей прежней жизни, все засохшие объедки, на здоровье.

— Ты так рано вернулась, — сказала она. — Я думала, ты снова заночуешь у Конни.

— Неохота было.

Так странно было вспомнить о Конни, рывком вернуться в обычную жизнь. Впрочем, я удивилась бы, даже почувствовав, например, самый заурядный голод. Мне хотелось, чтобы вместе с переменами заметно перестроился и весь мир, чтобы место разрыва было отмечено заплаткой.

Мать смягчилась.

— Я просто радуюсь, потому что хотела побыть с тобой. Ты, я и больше никого. Давно мы так не собирались, да? Может, бефстроганов приготовить? Или фрикадельки? Как ты на это смотришь?

Я насторожилась: сама мать в дом никакой еды не покупала, это я составляла ей списки продуктов, которые она обнаруживала, вернувшись со своей терапии. А мяса мы вообще сто лет не ели. Сэл сказала матери, что есть мясо все равно что есть страх, а когда ешь страх — толстеешь.

— Можно фрикадельки, — смилостивилась я.