Девочки

Франк и Чернушка переглянулись, и обе выговорили вдруг, как бы спрашивая одна другую:

- Какой карандаш?

- Синий, синий, тот самый, которым вы это написали.

- Да никакого у нас нет синего карандаша, ничего мы не писали.

- Как не писали, да как вы смеете отпираться после того, как сами сознались?

- Да в чем мы сознались? - закричала Франк.

- Вы к Салоповой бегали? - начала до сих пор молчавшая классная дама Иверсен.

- Ну, бегали, - в голос отвечали обе пойманные.

- А кто вас пустил?

- Никто! - отвечала уже дерзко Франк.

- А теперь вы откуда? - вставила Черкасова.

- Мы?

- Да что вы, как сороки, обе в один голос отвечаете? Франк, ступайте сюда и отвечайте только на вопросы, а вы, Вихорева, молчите. Где вы сейчас были? Ну, Франк, без лжи.

- Я никогда не лгу. Были в дортуаре.

- Что вы там делали?

- Ели пеклеванник с патокой.

- Как? Еще новая гадость! Ну, это мы разберем после. Что вы делали, когда пробегали внизу мимо музыкальной комнаты?

- Постойте, постойте! - Миндер схватила Черкасову за руку. - Я хочу только спросить, знали ли вы, Франк и Вихорева, что именно я давала урок?

- Конечно, знали.

- Почему же это "конечно"? - снова язвительно подхватила Черкасова.

- А потому, что Fraulein Миндер всегда за уроком музыки так бранится, что слышно на весь коридор.

- Gott, wie frech!(О Боже, какая дерзость!) - Миндер всплеснула короткими руками.

- Хорошо. Так вы, Вихорева, что же сделали?

- Я? Да ничего, я только приложила губы к замочной скважине и зашипела.

- Как зашипела? Не сметь смеяться! Фыркнувшие слушательницы струсили.

- Как же вы зашипели, Вихорева? Покажите ваше искусство.

- Так, ш-ш-ш, как кошки шипят. Окружающие снова фыркнули.

- А вы, Франк, что сделали?

- Я громко мяукнула.

- Зачем?

- Fraulein Миндер очень боится кошек.

- А дальше, дальше что вы сделали?

- Дальше ничего, мы накинули передники на головы и убежали.

- Неправда! Неправда! Вы оскорбили меня еще и письменно. Вы написали на дверях синим карандашом: "Машка дура".

- Так почем же вы знаете, что это было написано именно о вас?

- Ага, Франк, вы не отрицаете, вы только хотите теперь обернуть это в другую сторону. Я Мария Ивановна, вы это хорошо знаете, значит, надпись касалась меня.

- Ах, оставьте вы меня в покое! - вдруг с нервными слезами закричала Франк. - Ничего я не писала и синего карандаша у меня нет. Я уверена, что эта надпись вас и не касается, мало ли у нас Маш. - И Франк, круто повернувшись, ушла в свой класс, за ней побежала Вихорева; любопытные, выслушав историю, помчались рассказывать ее в свои классы, дамы разошлись, убежденные, что виновная найдена, и Миндер покатилась снова в нижний этаж, на этот раз жаловаться Maman. В пересказе Миндер у Maman сложилось впечатление, что Франк сделала дерзость намеренно, с необыкновенной грубостью. Виновность Вихоревой как-то вдруг отпала, и всем стало очевидно, что виновата одна Франк.

Влетев в класс, возбужденные и рассерженные девочки, не обращая внимания на m-lle Билле, старавшуюся призвать их к порядку, немедленно собрались в кружок и стали обсуждать происшествие.

Франк, размахивая руками, горячо защищалась и обвиняла; пеклеванник… кошка… патока… Миндер - все смешалось. Она опомнилась только тогда, когда маленькая Иванова, не понявшая ни слова из ее рассказа, спросила:

- Почему же ты не созналась, что написала?

Этот же вопрос Франк прочла и в глазах остальных. Очевидно, девочки были уверены, что писала именно она, никто не понимал только, зачем всегда откровенная и смелая девочка теперь упорно отпиралась.

- Ну не все ли тебе равно, - убеждала ее Екимова, - ведь все равно тебе не пройдет даром. Солдата за патокой посылала, к Салоповой бегала, Миндер, Черкасовой, Иверсен нагрубила, созналась бы - и дело с концом.

- Да ведь я же этого не писала! - кричала Франк, вся красная. - Что вы ко мне все пристали? У меня и карандаша нет, спросите Вихореву!

- Вихорева, у Франк есть синий карандаш? - закричала с дальней парты Чиркова.

- Я почем знаю ее карандаши! - огрызнулась Вихорева.

- Конечно, есть! - закричала Евграфова. - Помнишь, Франк, ты мне раз им воду растушевывала.

- Так ведь этот карандаш, - Франк бросилась к своей парте, открыла ее, порылась и достала кусочек толстого синего карандаша, - вот он, в парте!

- Да ты, может, сейчас его туда и положила, - захохотала Чиркова.

- Я? Подбросила? - голос Франк упал.

Все случившееся начало принимать в ее глазах очертания какого-то кошмара.

- Да ведь я была с Вихоревой, спросите ее.

- Вихорева, что ты делала у дверей?

- Я? Подглядывала в скважину, а потом шипела.

- Ну, скажи, если бы Франк хотела, успела бы она написать на дверях два слова: "Машка дура"?

- Конечно, успела бы! Да что вы, Чиркова, допрашиваете, вам говорят, что она не писала.

- А я думаю, что это она писала! - захохотала Чиркова, обрадованная, что представляется случай отплатить Франк за ее независимый нрав.

- Maman, Maman идет! - крикнул кто-то, стоявший у окна. - С Миндер!