— Да, наверное, не догадывался. Но если не считать этой грубости, мне Тарас очень нравится.
Саша:
— Мама, тут в книжке написано «вши». Кто это такие?
Саша нагрубила Шуре.
— Проси прощения! — говорю я.
Саша шепчет мне в самое ухо:
— Мама, как ты не понимаешь: сейчас неудобный случай. Сейчас папа меня не извинит, сейчас неудобный случай.
И находит-таки, каналья, удобный случай — ночью, когда Шура укрывает ее, она сквозь сон говорит ему:
— Папа, прости меня, пожалуйста!
И Шура не может устоять. Он говорит угрюмо:
— Ладно уж. Спи.
Когда Саше говорят: «Ты, Саша, в «Тарасе Бульбе», наверное, половину не поняла», — она отвечает: «А вот и нет! Всё поняла! Мне же не два месяца, чтоб читать какие-нибудь “Ладушки”».
Ни на какие Шурины провокации, спрашивавшего, женился ли Тарас на Бульбе, она не пошла.
Галя:
— Мама, когда я раньше читала слова: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», — я думала, что Пушкин хвастается, воображает. Но теперь я понимаю…
Сажусь работать и велю детям не приставать. Немного погодя Саша осторожно:
— Мама, ты сосредоточена? Можно тебя спросить?
Галина записка:
«Мамочка! Мне попался 9 билет — приставки, их правописание. Я утром повторила их. Они мне и попали. Стала я говорить приставки, меня остановили. Молодец! Видно, что знаешь. Сказала басню. Получила 5. Меня похвалили. Я разбирала такое предложение: “Дома в ту пору без дела злая мачеха сидела перед зеркальцем своим и беседовала с ним”. Мне поставили 5».
Саша:
— Мама, ты нас ненавидишь за то, что мы с Галей живем недружно. А мне надо, чтобы ты нас навидела.
Мы с Галей ходили встречать Ниночку. Ее привезли друзья. На вокзале она долго оглядывалась, искала глазами маму, но ни о чем не спросила. Видно, она надеялась, что мама ждет ее у нас. Но у нас ее не было. Галя умыла Ниночку, я накрыла на стол. Усадив Ниночку, я увидела, что по лицу у нее текут слезы. Я впервые видела, чтоб четырехлетний ребенок плакал вот так: горько, молча.
За Ниночкой приехала бабушка и увезла ее к себе в Одессу.
Шура купил Саше двухколесный велосипед, она никак не могла научиться.
— Если не научишься, — сказала я, — буду презирать тебя всю жизнь.
Я не приезжала на дачу неделю. Приехав, была встречена торжествующим воплем: «Я научилась!»
Тут же села на велосипед и поехала, выкликая:
— Ну, как? Теперь не презираешь? Теперь больше не презираешь?
Первого мая мы с Сашей ходили по улицам, купили красный воздушный шар и пустили его на волю. Он летел красиво и плавно. Люди останавливались и улыбались, следя за ним.
— Вот видишь, скольким людям удовольствие доставили, — сказала я.
Потом, даже три дня спустя, Саша, рассказывая про шар, непременно добавляла: «Вот сколько удовольствия мы людям доставили!»
Очень люблю эту белорусскую песню и буду петь ее Сашке:
Выслушав песню, Саша заплакала:
— Я потому плачу, — объяснила она, заливаясь слезами, — что перепёлочка старая, у нее всё болит, а дети этого не понимают и еще говорят: поиграй с нами.
Шура сказал Саше:
— Ты так много разговариваешь, что я стану звать тебя хрюшка-говорюшка.
— А еще лучше поросятина-говорятина, — предложила Саша.
Чувство юмора у нее безошибочное.
Я уже записала ее в школу. К той учительнице, которая учила когда-то Изю — с первого по четвертый класс. Ее зовут Александра Ильинична Воскресенская.
Шура Саше:
— Ты что всё споришь со мной? Разве можно идти против отца?
Саша:
— А Павлик Морозов?
Я сижу и работаю. Рядом со мной за столом сидят Галя, Эдда и Саша. Галя читает «В Крымском подполье», Эдда — «Возмутитель спокойствия», Саша — «Военную тайну» Гайдара. Тишина. Скрипит мое перо, дети дышат и листают страницы. И вдруг Саша говорит Эдде:
— Читай спокойно, Ходжу никогда не убьют.
— Зачем ты мешаешь ей читать? — спрашиваю я. — А мне работать?
— Я хочу, чтобы она не беспокоилась за Ходжу. Я не рассказываю ей содержания, я только говорю: читай спокойно, Ходжу не убьют.
На днях я случайно узнала, что мы — люди с достатком. Произошло это так.