Девочки Гарсиа

За теми лачугами позади рощи гуав, которую посадила тетя Мими, стоял огромный дом, где жили мои дедушка и бабушка, к которым мы по воскресеньям приходили обедать, если они не были в отъезде. Большую часть времени они проводили в Нью-Йорке, где дедушка занимал какую-то должность в ООН. Добрый, образованный старик в большой белой панаме, тревожившийся главным образом за свое пищеварение, мой дедушка не питал никаких политических амбиций. Но захвативший власть тиран завидовал всем, у кого были образование и деньги, поэтому папито часто назначали на какие-то фиктивные дипломатические посты за границей. Когда папито возвращался, участок кишел guardias, проводившими «плановые обыски ради вашей же безопасности». После этих обысков семья вечно недосчитывалась столового серебра, сигарет, мелочи, запонок и лежавших на видном месте сережек.

«Уж лучше это, чем наши жизни», – утешал дедушка мою бабушку, которая хотела немедленно снова уехать из страны.

Но нам, детям, все это было невдомек. Для нас верхом насилия были еженедельные вестерны по телевизору, импортированные из Голливуда и неуклюже дублированные на испанский. Рин Тин Тин лаял синхронно, но ковбои еще долго продолжали говорить после того, как их рты закрывались. Когда раздавались выстрелы, злодеи уже лежали в луже крови. Мы с Мундином вытягивали шеи, желая убедиться, что плохие парни действительно мертвы. Что же до насилия вокруг нас – регулярных полицейских налетов, дядюшек, чьи лица больше не появлялись на ежегодных сборищах, – мы верили в слоган заставки телесети: «Господь и Трухильо заботятся о вас».

Дедушка упирался своему назначению на пост в ООН: он не желал быть частью коррумпированного режима. Но бабушкина тираническая телесная конституция оказала на него дополнительное давление: достигнув пожилого возраста, мамита вечно болела. Ее недомогания, мигрени и хандру умели лечить только дорогие специалисты в Штатах. Эти болезни – так гласила подпольная семейная сплетня – были вызваны тем, что в молодости мамита была редкой красавицей и так до конца и не оправилась от потери былой привлекательности. Мой дед, которого все называли святым, во всем ей потакал и терпел ее своенравие, так что в семье поговаривали, будто папито настолько добродетелен, что «писает святой водой». Мамита, услышав, что мужа канонизируют за ее счет, пришла в ярость и отомстила. Она принесла домой из собора огромную банку святой воды. Однажды в воскресенье, во время еженедельного семейного обеда, моя мать застукала ее за приготовлением дедушкиного разбавленного виски со святой водой.

– Проклятие! – злорадствовала бабушка. – Вы все говорите, что он писает святой водой: ну так пусть действительно ею писает!

В Нью-Йорке у папито развились желудочные недуги, и с тех пор вся еда на свете разделилась на подходящую и неподходящую для дедушки. Бабушка, возможно почувствовавшая вину за все, что прогоняла через его организм ранее, фанатично следила за его рационом.

Когда они возвращались из своих поездок в Нью-Йорк, мамита привозила внукам спортивные сумки, полные игрушек. Однажды она привезла мне шумный барабан, а в другой раз – набор акварельных красок и кисти разной толщины, чтобы я могла изобразить все самое чудесное и прекрасное, что есть на свете. Мой американский костюм девочки-ковбоя был – не считая юбки – точной копией костюма Мундина.

Моя мать высказала свое фи. Этот костюм только поощрит мои игры с Мундином и кузенами. Мне давно пора перерасти этап пацанки и начать вести себя как маленькая леди-сеньорита.

– Но это девчачий костюм, – возразила я. – Мальчики не носят юбок.

Мамита запрокинула голову и рассмеялась.

– А она не дурочка. Она так же умна, как Мими, хоть и набралась этого не из книг.

В последнюю на тот момент поездку в Нью-Йорк бабушка взяла свою незамужнюю дочь Мими. Мими была известна как «семейный гений», потому что читала книги, знала латынь и два года ходила в американский университет, пока дедушка с бабушкой не забрали ее, потому что излишняя образованность могла сделать ее непригодной для брака. Похоже, эти два года нанесли достаточно вреда, потому что в свои двадцать восемь Мими оставалась «старой девой».

«Скорее коровы полетят, чем тетя Мими выйдет замуж», – смеялись мы с кузенами. Тетино одиночество никак не сказывалось на моем к ней отношении. Наоборот, будучи пацанкой, я твердо намеревалась пойти по ее стопам. Но тетя Мими так бездарно проводила свое свободное время, что с тем же успехом могла быть замужем. Она читала и читала, в перерывах ухаживала за потрясающим, прямо-таки райским садом, а потом снова читала.

– Она читает целые тонны книг! – Моя мать закатывала глаза, поскольку достижения ее сестры могли быть измерены только на вес, без конкретики. Бедная старая дева тетя Мими. Я надеялась, что вскоре ей удастся заарканить мужа. Меня нисколько не привлекала перспектива обзавестись новым дядюшкой или надеть по такому случаю платье, но я готова была смириться с обоими этими неудобствами ради того, чтобы посмотреть, как летают коровы.