— Надо ошпаривать, — заявила она. — Иначе бригаду заразим дизентерией. — Засучила рукавчики блузки, зачерпнула ковшом кипяток из бака, загремела посудой. Перемывает, сопит, потом вдруг — Тетечка Катечка, завтра фартук смените и косыночку беленькую, ладно?
Даже губы от гнева побелели у поварихи. Затряслась всем грузным телом. Нашлась указчица! Третий год кашеварит на бригаду. Здорово рассердилась, погнала Галю с кухни — ни за что ни про что…
Засыпала лапшу, чай вскипятила, ворчит себе под нос — сегодня же бригадиру скажет. Пусть другую выделяет. Все же, когда обед был готов, поостыла, пошла глянуть, чем девчонка занята. Чего доброго, ревет в палатке, еще нажалуется, скандала не оберешься. А фартук-то и в самом деле не мешает сменить, да и платок постирать.
Гали в палатке не оказалось, и расстроенная женщина заглянула к бригаде в вагончик. Поднялась по лестничке, да так и застыла у порога. Это еще что за новости? Кто разрешил здесь хозяйничать? Кому отвечать, если что пропадет? Молчит разобиженная Галя, знай себе командует. Уже матрацы перетрясла, заправила одеялами. Дощатый столик застелила какой-то вышитой тряпицей, в банке желтые цветы стоят…
— Не за свое дело взялась, — ворчит тетя Катя. — Не обязаны мы за ними ухаживать. Давай собирайся. На загонки обеды повезешь, голова у меня разломилась…
Запрягла Мурзу, серую косматую лошаденку, и с бачками отправила девушку на участки. Сама прилегла…
Пока виднелся стан, Мурза вела себя отлично — спешит, шагает и почему-то все назад оглядывается. Но вот скрылись вагончики из вида, и лошадь заупрямилась. Остановилась, встряхивает гривой, косит на девушку влажным глазом. Галя волнуется, на часики поглядывает, кричит, понукает. Пинцет помогает, в лае надрывается. Ни с места! На счастье какой-то мужчина на мотоцикле нагнал. Видит, у девчонки косица черная выбилась из-под платка, по лицу пот градом. Остановился, смеется. Осмотрел упряжку, чересседельник поправил и сказал:
— Так она у тебя, красавица, не пойдет. Эту животину к другому обращению приучили. Знакомая она мне, на току в прошлом году ро-била. — И замахнулся кулаком над лошадиной мордой…
Галя вскрикнула, повисла на его руке.
— Как не стыдно! А еще медалей нацепили на тужурку…
Человек опешил, перестал улыбаться, оправдываться начал:
— Помочь хотел. До вечера можешь с баками простоять… Животину к мордобою приучили. Чуть чего — кулаки в ход, только так и слушается…
Галя от жалости шмыгает носом, гладит Мурзу по морде, успокаивает. Лошадь точно замерла, уши прижала, уставилась на нее большими недоуменными и немного грустными глазами. Неожиданно громко вздохнула, шевельнула губами, похожими на стертую подметку, и обдала Галину щеку влажным теплым дыханием.
— Пусть без обеда остаются, а бить не позволю, — лопочет девушка. — И пожалуйста, вытащите у нее изо рта эту противную железяку.
Мужчина даже сплюнул, пожал плечами, отцепил удила. Смешная девчонка: из ящика, стоящего на телеге, достала кусок хлеба. Лошадь недоверчиво обнюхала ее ладонь, забрала губами мякиш. До последней крошки съела, мотнула гривой и пошла себе вперед без всяких понуканий! Ну и ну! Вот тебе и девчонка с крохотными кулачонками, с тонкой косицей!
С обедом Галя запоздала. Ребята на агрегатах остались недовольны. Усталые, злющие, каждый выговором встречает. Они не играют, а работают — обед должен поспевать вовремя. Зря посадили такую тихоню на самый важный участок. Пообещали скандал устроить. А тут еще Нюськин тракторист, этот косолапый Панок, вздумал шутить. Заметил, что вместо поварихи Галя подъехала, решил помучить.
Нет чтобы сразу остановить трактор, взял увеличил скорость и проскочил с лихим видом мимо. Нюська на копнителе хохочет, рукой машет. Подожди, мол, скосим еще рядок, тогда и пообедаем. Галя чуть не разревелась от досады, позвала раз, другой, да завернула Мурзу к следующей загонке — подождут, накормит на обратном пути.
Со страхом ожидала она вечера. Как на грех, повариха совсем разболелась, пришлось самой ужин готовить. Каша получилась клейкой, подгорела, хоть плачь. Спряталась девушка на кухне, украдкой выглядывает в раздаточное окошечко. Идут… Сердитые, усталые, грязные! Один за другим в вагончик поднялись и словно запропастились…
Отпрянула от раздатки, заметив сбегавшего по ступенькам будки Панка. Косолапит, спешит. Сунул голову в окно, моргает… Галя молча протянула миску с кашей, ломоть хлеба подала.
— Чего много кладешь? — заметил тихо парень. — Грех замаливаешь?
— По норме столько положено, — сказала Галя.
Потоптался Панок, не отходит.
— Куда грязную рубаху дела?
— Завтра выстираю на озере.
— Так…
И отошел, уступая очередь Володьке. Этот молча получил свою порцию, повертел горбушку в руках, буркнул что-то неразборчивое.
Не ругались за подгорелую кашу, ничего не сказали бригадиру. Пронесло…
Укладываясь спать, Галя вздохнула — еще шесть ненавистных дней придется мучиться…