Девочки с острыми шипами

– В прошлый раз ты упомянула одну фамилию, – говорит Джексон. – Мистер Петров. Дома я его как следует изучил, – продолжает он. – Его и всех его дружков. Когда-то они были лоббистами, занимались политикой. Они пытались провести закон, чтобы ограничить права женщин. Помнишь такое?

Сама мысль об этом потрясает меня, но я качаю головой. Я ничего такого не помню.

– Ладно, – продолжает Джексон, прислонившись к кирпичной стене. – Ну и вот, когда это им не удалось, когда женщины заявили: «Никогда, идите к черту», этот самый Петров купил предприятие, где работала моя мама, – «Инновационные металлоизделия».

– Сначала мама была не против перемен, но потом она начала задерживаться на работе допоздна, все дольше. Папа был безработным некоторое время. Он сильно интересовался движением за права мужчин – абсолютно тупая хрень. Мы с ним постоянно спорили из-за этого. Не знаю, как мама с этим мирилась. Она только говорила, что он не всегда таким был.

Я слушаю Джексона, прислонившись плечом к стене. Раньше я никогда не слышала о правах женщин, но готова поклясться, что тот сборник стихов отлично согласуется с тем, что говорит Джексон.

– Последней каплей для нее стало то, что отец вложил средства в компанию, которую создал Петров. Мама говорила, что рассказала ему, чем они занимаются. Как же он мог? – Джексон пожимает плечами, словно его удивляет, как отец принял такое ужасное решение. – А потом однажды, поздно вечером, мама пришла домой. Я был дома, и она поцеловала меня в лоб, как обычно. Она прижимала к уху телефон и разговаривала с кем-то. Я расслышал, что она упомянула имя Петрова, а потом спорила, утверждая, что они могли бы найти другого аналитика, потому что она сама не хочет в этом участвовать. Выходя из комнаты, она плакала.

– Я просто… сидел там, смотрел телик, как последний козел, – укоряет он себя. – Она сказала мне, что сейчас вернется, забрала ключи от машины и ушла, не переставая говорить по телефону. А потом… – Нервно сглотнув, он быстро моргает, словно вот-вот заплачет.

– Потом… полиция приехала через пару часов. Папа был в баре, я полагаю. Они сообщили мне, что мама умерла. Самоубийство на рабочем месте. Самоубийство…

Я пристально смотрю на него.

– Ты не веришь, что она убила себя? – говорю я.

– Уверен, что она этого не делала, – не задумываясь отвечает он и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. – Мена, в этом я и пытаюсь разобраться. Но я не мог подобраться к школе близко, а вас они постоянно держат взаперти. Потом я увидел автобус, встретился с тобой на заправке. Мне надо было тебе сразу сказать, но я боялся, что ты расскажешь Петрову или кому-то еще из этих жутких типов. Я не хочу, чтобы они уничтожили улики. Мне нужно было сразу тебе сказать, – повторяет он. – Прости. Я чертовски виноват.

– Ты манипулировал мной, – отвечаю я. – А меня уже тошнит от того, как все пытаются мной манипулировать.

Несмотря на то что его история звучит ужасно, мне по-прежнему больно оттого, что он использовал меня. С точки зрения логики у меня нет никаких оснований его прощать, к тому же это аморально – использовать прощение как оружие.

– Но я возвращался снова и снова – из-за тебя, – говорит он, и его голос смягчается. – Дело было уже не только в поиске информации. А когда ты не появилась в прошлый раз, я… испугался. И я скучал по тебе. И испугался за тебя, – повторяет он.

Мне хотелось бы усомниться в его словах, но я смотрю на него и вижу, что он и правда выглядит не очень. Волосы в беспорядке, подбородок небрит. Выражение лица ошалелое.

– Ты нашел Леннон Роуз? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает он, покачав головой. – Я нашел ее родителей, которых ты упоминала. Они владеют крупной фармацевтической кампанией. – Он умолкает на несколько секунд. – И у них нет детей.

Я открываю рот от удивления.

– Что?

– Нет никаких сведений об иждивенцах. Вообще никаких.

– Не понимаю, – отвечаю я.

– И я тоже. Вот почему, – добавляет он, – тебе нельзя возвращаться в эту школу. Не знаю, что они там с вами делают, но ты туда не вернешься.

Я слышу, как приближаются чьи-то шаги, Джексон быстро хватает меня за рукав и разворачивает, заслоняя собой. Мы оказываемся неожиданно близко друг к другу, и я смотрю на него снизу вверх, а он смотрит вбок, высматривая, кто идет. Мой пульс ускоряется, но я с облегчением вижу, что мимо нас проходит не смотритель, а какая-то женщина.

– Они ставят на нас опыты, – шепчу я, глядя на него.

Джексон по-прежнему касается моей руки. Я вижу, как его горло напрягается.

– Какие? – спрашивает он.

Я сомневаюсь, стоит ли ему рассказывать, но, в конце концов, мы же решили, что он – наш лучший шанс связаться с внешним миром. Наша надежда навсегда покинуть академию. Так что я описываю ему все, что помню о терапии контроля побуждений. Услышав это, Джексон отпускает меня и в ужасе отступает на шаг.