Девочки. Семь сказок

Тихо-тихо она поднялась обратно наверх по задней лестнице, ступенька за ступенькой, и остановилась в конце коридора за углом. Так ей слышно все.

– Эх, Лиза, Лиза, Лиза! – раздается голос пастора. – Ну вот! А я-то думал, тебе можно доверять. – Преподобный странно, невесело смеется. – Честно говоря, не ожидал, что у тебя хватит духу зайти в ту комнату. Такая трусливая мышка!

Анна слышит тихий плач сестры. Отлично!

– Ну что с вами, женщинами, делать? Почему от вас никогда нет покоя? Что Ева с яблоком, что Пандора с ящиком. Вы просто не способны держать себя в руках.

«А теперь тихонько вниз, – думает Анна. – И домой, ждать». Лизу, которая скоро вернется: уволенная, отосланная, опозоренная. А потом, будем надеяться, и преподобного, который признает, что сделал неправильный выбор. И спросит, нельзя ли ему исправить ошибку, выбрать подходящую сестру.

– И к чему это приводит? Только к несчастью. Ты сама виновата, Лиза. Сама виновата в том, что сейчас произойдет.

«Это точно», – думает Анна. Она крадется через кладовку к задней двери. Ее здесь не было, что бы ни сказала пастору сейчас Лиза. Она не нарушала никаких правил, она не ступала в запретную комнату, она – нет, отныне и до конца жизни она будет послушной и хорошей девочкой.

Она уже хочет повернуть ручку двери, как слышит крик сестры.

Анна в растерянности замирает на месте. Этого она не ожидала. «Опять малявка сцену устроила!» – думает она сперва, но тут раздается и резко обрывается еще один крик, и она уже не думает.

Ее голова опустела, и нет сил шевельнуться.

Она вдруг видит себя давным-давно, девчушкой лет пяти. Ей тогда приходилось целыми днями нянчить маленькую сестренку, которая лежала в кроватке и сквозь решетку улыбалась ей. Эти щечки, эти глазки, эти сладкие губки! Анна учила малышку ходить, бесконечно пела ей песенки, таскала за собой по всей деревне. И вдруг Анна перестает думать как Анна, перестает быть разумной, послушной и хорошей. Она рывком разворачивается и бросается к лестнице, обратно наверх.

Посреди коридора темная фигура крепко держит сестру, кажется, за шею… Не может быть, как такое возможно? – и все же Анна видит это собственными глазами. Сестра извивается, отбивается, но ей, конечно, не одолеть великана в черном пальто, и Анна, которая уже не Анна, наклонив голову, со свирепым рыком кидается на него.

От неожиданности преподобный теряет равновесие. А пол у лестницы весь в лужах.

Падая, он с изумлением смотрит то на одну сестру, то на другую, на красивую и на невзрачную, отпускает красивую, а невзрачная толкает его ногой, и он только успевает удивиться тому, как сильно может пинаться эта девчонка, его ботинки уже теряют опору, а руки еще пытаются ухватиться за перила, но сила тяжести опережает их, и он летит вниз. Со стуком и треском его голова бьется о ступеньки, одну за другой. Последний удар – и тишина.

Теперь черед Анны плакать. Лиза встает и берет ее за руку.

Они спускаются по лестнице. Сначала медленно, ступенька за ступенькой, потому что не хотят смотреть на то, что лежит внизу, а потом очень быстро, чтобы поскорее проскочить мимо: а вдруг он зашевелится и ухватит кого-то из них за лодыжку? Но нет. Никто, кроме них, тут больше не шевелится.

Дрожа, они бегут по длинному коридору. У самой двери Анна оборачивается.

Человек в черном пальто так и лежит там, голова на полу, ноги на ступеньках. В тени лестницы вместо его лица видно лишь светлое пятно. И борода. Густо-черная. Почти синяя.

Шиповник

I

Девочки родились в один день, у одной матери. Но не слишком походили друг на друга.

Одна из них была милей и красивей. Пела чуть мелодичней, училась лучше. И отличалась от сестры еще кое-чем.

– Насколько я могу судить, мы мало что можем сделать, – сказал доктор. – По правде говоря, ничего. Мне очень жаль. – Подобно злому колдуну, он поставил на календаре грозный крестик. – Вот сколько ей осталось. Возможно, она протянет еще несколько месяцев, но, боюсь, не дольше.

Говорил доктор тихо, но все – отец, мать и сестры – испугались так, будто он прокричал эти слова во весь голос.

Девочки с мамой расплакались, отец сжал кулаки, будто хотел кого-то ударить. Доктор мгновенно нырнул под стол, и отец ударил по столешнице.

– Нет! – воскликнул он. – Нет, я не согласен! Этого не будет! Нет!

Дома отец тут же принялся писать всем лекарям в окру́ге и за ее пределами. Поскольку платил он хорошо, они приезжали и осматривали девочку, которая теперь все больше лежала в постели. Доктора ощупывали и мяли ее, кололи иголками, заглядывали так глубоко внутрь, как только могли, но в конце концов говорили одно и то же.

– Осталось недолго. Несколько месяцев. Или недель.

– Не может такого быть! – не выдержал как-то отец. – Наверняка найдутся доктора и поумней! Получше этих шарлатанов!

– Не позвать ли мне сестру? – предложила мать. – А ну как она знает, что делать?

– Эта старая ведьма? От нее-то что толку? – рявкнул отец.