Девственная селедка

А бабы в Половинке наоборот, завидовали мне. Даже дуреха Шурка сказала на похоронах бабушки: Да, свезло тебе, с таким не пропадешь.

Вечером, когда вернулся Иваныч, я рассказала ему о приходе Зинаиды.

Он нахмурился.

— А ты почему ее не пригласила меня подождать?

— Я приглашала, она не захотела. Иваныч, она ж в тебя влюблена как кошка, ей небось противно было сидеть с твоей беременной женой, которая еще в два раза моложе нее.

— Ох, ты и наглая стала, Лалька. И нисколечко она в меня не влюблена, просто старый боевой товарищ. Небось узнала, что я собрался уезжать… Отговаривать пришла…

Дня через два он рассказал, что Зинаида все-таки нашла его. И действительно уговаривала остаться.

— А еще она меня упрекала, что я тону в мещанском болоте, что это стыд и позор для такого, как я.

— А ты что сказал?

— Я? Сказал, что люблю свою жену и будущего ребенка, — просто ответил он.

— А она?

— А она заявила: «Уверена, это твоя вертушка за границу захотела, за колбасой и тряпками». Вот какое ты впечатление на серьезных людей производишь, — смеялся он.

— А мне на серьезных плевать, мне главное на тебя нужное впечатление производить. Произвожу?

— Производишь, еще как производишь… Совсем меня с панталыку сбила… Если б ты знала, как тебе идет этот животик… Ты мне потом еще родишь, правда?

Он целовал меня в живот, гладил, и я совершенно забыла, что это не его ребенок… Я была счастлива. И чувствовала себя прекрасно. Иваныч учил меня немецкому, мне казалось, я никогда не усвою эту жуткую грамматику.

— Ничего, — утешал он меня, — в Германии все будут говорить по-немецки, и ты начнешь, никуда не денешься.

А еще он рассказывал мне об истории, литературе… Он столько всего знал! А однажды он вернулся вечером, лицо у него при этом было хитрое и веселое, значит, принес мне какой-то подарочек или что-то вкусное.

— Вот, смотри, что я для тебя добыл…

Он достал из кармана маленькую прозрачную коробочку, где лежал красивый флакончик.

— Ой, что это?

— Духи. Французские. Называются «Любовь».

— Иваныч, ты с ума сошел, у нас же денег нет!

— Это подарок тебе от одной писательницы.

— От какой еще писательницы?

— Ей семьдесят шесть лет, не ревнуй! Просто мы давно знакомы, я зашел к ней по делу, ну и рассказал о тебе. Вот она прислала… Понюхай!

Духи были чудные, фирмы «Коти».

— Нравятся?

— Да, еще бы… У меня никогда французских духов не было…

— А знаешь, что писал Гёте о духах?

— Нет, откуда?

Он прочел что-то по-немецки.

— Поняла хоть словечко?

— Нет!

— Так и быть, прочту по-русски, пока мы в России, тем более перевод уж больно хорош:

За флакон благоуханий,
Что как твой мизинец мал,
Целый мир существований
Безымянной жертвой пал.[1]

— Каково?

— Прочти еще раз. Я не все поняла.

Он повторил.

— Да, красиво. Это цветы имеются в виду, да?

— Господи, как я тебя люблю, — туманно ответил он и стал меня целовать.

Наконец, мы уехали. Вещей у нас было совсем немного, и денег нам поменяли по триста марок на душу. Но с ним мне все казалось ерундой. Новая жизнь в Западной Германии! В кино показывали тогда фильм «Замужество Марии Браун». А Иваныч, едва наш поезд пересек границу между ГДР и ФРГ и все бесконечные досмотры остались позади, вдруг сказал:

— Ну вот, теперь начинается новая, совсем другая история под названием «Замужество и новая жизнь Лали Браун».

В Мюнхене на вокзале нас встретили двое — дядя Иваныча Гюнтер Браун с женой Габи. Они никогда прежде друг друга не видели. Встреча была странная.

Они пожали друг другу руки. Заговорили по-немецки. Я поняла только одно слово «гратулирен», значит, дядя поздравил Иваныча. А еще Иваныч сказал: «майне фрау», что значит «моя жена». Габи смотрела на нас с некоторой брезгливостью, как на грязных дикарей. Было очень неприятно. Потом Гюнтер взял один чемодан и мы пошли к машине. Я совершенно обалдела от этого вокзала, от нарядных киосков, оттого, что кругом все говорили по-немецки.

Я плохо, совсем плохо помню первые два месяца. Мы поселились в крохотной квартирке, которую нашел для нас Гюнтер. Кажется, Иваныч получал какое-то пособие, я ходила на курсы немецкого, мы каким-то образом избежали так называемых «общежитий» для новых иммигрантов. Но меня вдруг охватила жуткая тоска, я пыталась скрывать все от Иваныча, но мне это давалось с таким трудом, что я впала в настоящую депрессию. Я безумно боялась родов, хотя врачи говорили, что и я и ребенок вполне здоровы. Иваныч устроился на работу в какую-то строительную фирму, правда, с испытательным сроком. Ни о каких мостах пока и речи не было. Но он был полон оптимизма. Пока он работал, я боялась даже выходить из дому. Схватки начались в его отсутствие. Я испугалась, начала метаться, но боль вдруг успокоилась… Ничего, может, обойдется… Но тут отошли воды… Я позвонила ему на работу.

— Иваныч, началось…

— Я сейчас! — крикнул он.

Не знаю, сколько времени прошло, появились какие-то люди в белом, они что-то спрашивали, я ничего не понимала, только плакала, даже кричать боялась. Но тут вбежал Иваныч, взял меня на руки и отнес в машину.