Девушка для Данте (ЛП)

— Ты уверена, что не питаешь чувств к Коннору? — спрашивает он меня уже в третий раз с тех пор, как мы покинули больницу. Я улыбаюсь и качаю головой, сосредоточившись на поворотах.

— Да, я уверена, — уверяю я его. — Он мне как брат. Он всегда был мне братом. Он дёргал меня за косички и прятал моих Барби.

— Я завидую ему, — заявляет Данте. — Он знал тебя, а я нет.

И теперь я благодарна за болеутоляющие, которые делают Данте разговорчивым. Он открывает ту его сторону, которую я никогда раньше не видела. Очень человеческую, не вполне уверенную в себе сторону. И мне это нравится. Это говорит мне о том, что Данте Гилиберти не совсем совершенен.

Это заставляет меня любить его ещё сильнее.

Изгибы дороги и мерное покачивание машины в сочетании с обезболивающими делают Данте сонным, и он засыпает, слегка похрапывая, задолго до того, как мы добираемся до дома. Я подъезжаю к зданию, бужу его и помогаю пройти в дом.

Маринетт, удивительно проворная для пожилой женщины, бежит впереди нас и открывает дверь в спальню Данте, чтобы я могла помочь ему пройти в комнату. Он опирается на меня, а я тащу его вещи и помогаю ему идти. Из-за медицинских препаратов он балансирует на грани сознания. В противном случае он бы никогда не позволил мне взвалить на плечи такие тяжести.

Но со мной всё в порядке, потому что это заставляет меня чувствовать, что я, наконец-то, делаю что-то, чтобы помочь ему. Я благодарю Маринетт, и она оставляет нас с Данте наедине.

В его комнате.

Одних.

Помогая ему лечь, я понимаю, что впервые вижу его комнату. Я никогда не заглядывала в его комнату, пока была в Старом Дворце, и это нормально. Потому что, оглядываясь вокруг, я понимаю, что вот это и есть его настоящая комната, его настоящее личное пространство. Место, где он действительно может быть самим собой.

Она выполнена в тёмно-синих тонах. И это так в его стиле. Когда я думаю о Данте, я представляю себе синеву. Как его глаза.

Огромная и удобная кровать, с тёмно-синими покрывалами и подушками. В ногах кровати лежат несколько фотоплёнок и фотоаппарат (вероятно, именно так их оставил Данте перед отъездом в Старый Дворец больше недели назад). Я просматриваю их и вижу, что это изображения оливковых рощ и заката. Романтично и мечтательно. И он действительно хорош в захвате красивых фотографий. Я кладу их на стол.

Мебель в комнате выглядит тяжёлой, а ещё здесь есть зона гостиной с диваном и столиками по краям, на которых лежат стопки фотографий. Даже отсюда я вижу свои фото. Но я больше не злюсь. Очевидно, что это его любимое увлечение. Не преследование. Это просто... он. И он действительно хорош в этом.

С края стола улыбается фотография его матери. Она стоит в рамке, богато украшенной серебром, а женщина, изображённая на фотографии, обаятельна и красива. Есть ещё одна фотография Данте с его отцом. Они оба стоят на краю лодки с названием «Даниэлла». Интересно, это имя матери Данте? Но я не могу спросить его об этом, потому что он уже храпит на кровати. Он всё ещё полностью одет и лежит поверх одеяла.

Я решаю, что это несомненно и есть имя его матери.

И, чёрт возьми, я снова употребила слово «несомненно».

— Риз, — тихо произносит Данте. Он сонный, тёплый и свернулся калачиком на кровати. Он тянется ко мне. На этот раз он не морщится, когда двигается, так что либо ему лучше, либо болеутоляющие помогают. Вероятно, смесь того и другого.

Я быстро пересекаю комнату и сажусь рядом с ним.

— Спасибо, — шепчет он и берёт меня за руку, — за то, что осталась со мной.

Его ладони тёплые и имеют небольшие мозоли от работы с Дариусом. Я глажу его большой палец своим. И одно лишь прикосновение к его коже воспламеняет меня. Но сейчас это не лучшая новость, поскольку он сломлен, чувствует боль и хочет спать. Но эмоциональная нагрузка прошлой недели выросла, и теперь я жажду, чтобы он прикоснулся ко мне.

Его прикосновения реальны.

Это значит, что он в порядке.

Они осязаемы.

И я нуждаюсь в них.

Как и он.

Я знаю это, потому что он притягивает меня к себе, и я прижимаюсь к нему, стараясь не задеть его ушибленные ребра. Он наклоняется ко мне и целует, его губы мягко касаются моих, и я выдыхаю ему в рот.

Он стонет, но не от боли.

Этот стон говорит мне, что ему нравится то, что мы делаем.

В животе разгорается пламя, достигая сердца, и руки начинают путешествовать по его телу.

Они легко скользят по его плечам, спине, бедрам, ягодицам. Он осторожно перекатывается на бок, лицом ко мне, и его руки тоже двигаются.

Они повсюду.

И он целует меня.

И все мысли покидают мою голову.

Он шепчет моё имя, и я, действительно, больше не могу думать ни о чём другом. Мне нравится, как он произносит моё имя. Происходящее между нами нереально. Словно во сне.

Но руки Данте так реальны, и их тяжесть говорит мне, что всё происходящее — определённо не сон.

А потом он слегка перемещается и морщится от боли.

И это напоминает мне, что это определенно не сон. И он всё ещё ранен. Мы не должны делать это.

Я тихо говорю ему.

— Данте, ты должен отдохнуть. Ты всё ещё ранен. Доктор сказал, что тебе нужно отдохнуть.