Интересно. Все остальные, кого я встречала здесь, все, кто разбирается в вине и других красивых вещах, потягивают своё вино. Винсент глотает его. Он явно не сын высокопоставленного человека.
Я выпиваю собственный бокал, пока он мне рассказывает о своём доме в долине, о том, что его отец — фермер, а мать хлопочет по дому. Видимо, они довольно бедны, и поэтому его завораживают рассказы о богатстве американцев. Затем я несколько минут объясняю американскую экономику, социальную и политическую структуру и развеиваю мифы об американцах.
Например, не все мы супербогатые и болезненно тучные, и не все мы водим Порше.
— Я вожу подержанную Хонду Цивик, — заканчиваю я. И сейчас это очень даже положительный факт. Ведь то, что я живу на ферме и вожу подержанную машину держит меня на земле или что-то вроде того.
— Интересно, — кивает Винсент. — Ты не такая, как я себе представлял. В хорошем смысле, — спешит добавить он. Я добродушно улыбаюсь. Я часто слышала такие слова этим летом.
После ужина мы ещё немного разговариваем и тусуемся вокруг стола, а затем Мия наконец-то,
— Винсент, мы, наверное, пойдем. Тебе так не кажется?
Винсент тут же соглашается и отходит от стола. Он поворачивается ко мне.
— Спасибо за урок об американской культуре. Было приятно встретиться с тобой вдали от рощ.
Его улыбка сексуальна, очаровательна и всё такое, но Винсент и в подмётки не годится Данте. Я улыбаюсь в ответ, и мы с Мией обмениваемся взглядами. Я могу сказать, что она тоже рада уехать. Время наедине, по-видимому, очень ценный товар. Мы с Данте провожаем их до пирса. Мы смотрим, как они исчезают в темноте, а потом поворачиваемся друг к другу.
— Что это только что было? — со смехом спрашивает меня Данте. — Это совсем не то, как я представлял себе этот вечер.
— А как ты его себе представлял? — спрашиваю я.
Волны мягко плещутся о пирс, а звёзды всё ещё мерцают над головой. Воздух становится прохладным, и я слегка дрожу, когда ветерок касается моих голых рук.
— Ты замёрзла? Давай вернёмся на лодку, — говорит Данте.
Мы возвращаемся на яхту и снова садимся на мягкий диван на корме. Он накидывает мне на плечи куртку, и я поджимаю под себя ноги, а потом поворачиваюсь к нему лицом, пока он устраивается на подушках.
— На чём мы остановились? — спрашиваю я.
Я волнуюсь. Нервничаю. И не знаю, почему. По какой-то глупой причине я чувствую себя уязвимой. Как будто, даже если я предлагаю ему что-то, что я готова предложить, это может иметь неприятные последствия и раздавит меня. Но Данте никогда-никогда не причинит мне боль. Я знаю это. Я, несомненно, уверена в этом больше, чем в чём-либо ещё. И я снова сказала «несомненно».
Чёрт.
— Не важно, на чём мы остановились, — небрежно говорит Данте. — Важно лишь то, где мы находимся сейчас. И мне нравится то, что у нас есть. А тебе?
Я киваю. Конечно, мне тоже это нравится.
— И я не хочу, чтобы ты когда-нибудь думала, что мы должны торопиться. Ни ради меня, ни ради чего-либо ещё. Ладно?
Лицо Данте такое милое, такое серьезное. Такое заботливое. И я клянусь всем святым, что не могу любить его больше, чем уже люблю. Это физически невозможно. Моё сердце больше не может сдерживать любовь.
И вдруг приходит прозрение, которое поражает меня в раскаленном добела просветляющем порыве. Любовь — это всё, что имеет значение. Всё остальное — детали. Секс/занятие любовью/физическая близость будут великолепны, я уверена. Подчеркните нужное. Это будет офигенно. С Данте. Но любовь сама по себе — важная вещь. И я так, так,
— Ладно, — киваю я. — Ты думал, что торопишь меня?
Он задумывается об этом, прижимая подушку к своей сильной груди. Я ловлю себя на мысли, что хочу быть этой подушкой.
— Не нарочно. Но иногда, вещи могут быть истолкованы иначе, чем они предполагались, — осторожно говорит Данте. — Я не хочу думать, что давлю на тебя. Потому что это не так. Я не буду, обещаю. То, что у нас есть... это так неожиданно. И я думаю, что это удивительно. И я не собираюсь рисковать этим, пытаясь поторопить тебя.
Моё сердце скоро взорвётся от любви к этому парню. Это чистая правда.
Я качаю головой, улыбаюсь и беру его за руку, крепко сжимая в своих руках.
— Данте, это самое прекрасное и милое, что мне когда-либо говорили. Парни у меня дома просто не говорят так. Я люблю это. И я люблю тебя.
СвятыеМилыеОбезьянки.
Я сказала это.
Я сказала это.
Я сказала это.
Я такая дура. Теперь он решит, что я какая-та ПомешеннаяСумасшедшаяДевица. Мы знаем друг друга всего шесть недель. И я сказала слово на букву
— Я тоже люблю тебя.
Слова Данте звучат хрипло, низко и сексуально в ночи, и ОБОЖЕМОЙ.
Я не могу дышать.
— Риз?
Данте смотрит на меня с беспокойством. Потому что я уставилась на него как идиотка.
— Я в порядке, — спешу заверить его я. — На секунду я почувствовала себя глупо. Но теперь это не так.