Девушка и скрипка. Жизнь на расстроенных струнах

Все шло не так. Мой контракт был заключен с корейским отделением Sony, а значит, компаниям по всему миру нужно было покупать права на этот диск у них. План был таков: как только диск выйдет и начнет продаваться, остальные страны тут же подтянутся. Но не было ни концертов, ни рекламы, так что продажи в Корее оказались мизерными. Законы бизнеса суровы. Кому захочется покупать лицензию на диск, который не окупится? Даже iTunes не спасли бы ситуацию, Если альбом не находится у них в топе, о нем можно забыть. Я сорвала первоначальные сроки, и релиз прошел незамеченным. Профессионалы так себя не ведут. В Sony, конечно, понимали, что я сделала это не нарочно, но я прекрасно знала, как живет мир звукозаписи. Моя пластинка провалилась. Я работала ради этого момента целых два года. Это был мой второй альбом, и он был намного лучше, чем все, что я записывала прежде. Но в итоге он оказался бракованным фейерверком, растаявшим в ноябрьском вечернем тумане. Он взлетел на мгновение и рухнул обратно на землю. Я упустила свой шанс. И второго уже не будет.

Я поделилась своими переживаниями с Мэттом. Он создал для меня страницы на «Фейсбуке» и в «Твиттере». Сказал, что это поможет мне быстрее восстановить связь с миром. Я восприняла это как попытку меня ободрить, но уже очень скоро об этом пожалела. После моего недолгого сопротивления он добился (да, опять это слово), чтобы я передала ему все свои пароли, и стал управлять моими переписками. Меня это устраивало. Я не хотела ими заниматься. Я часто получала сообщения от интернет-троллей, и Мэтт показал мне, как нужно на них реагировать. Думаю, он хотел показать, что поддерживает меня, но это лишний раз доказало, что внешний мир с радостью готов ударить по больному.

Он начал потихоньку отстраняться от того, что произошло, от роли, которую он сыграл в этом деле. Он очень переживал, что был причастен к катастрофе, и часто говорил об этом. Но в его версии событий, оказывалось, что скрипка, за которой он должен был следить, лежала от остальных вещей на некотором расстоянии. В итоге виноватой получалась я, потому что выпустила ее из рук (и тут он был совершенно прав), а сам он оставался весь в белом. Больше всего меня теперь поражает, что я ни разу не пыталась это опровергнуть и как-то защититься. Почему? Неужели я была такой слабой или от горя потеряла чувство собственного достоинства, что мне было наплевать на его обвинения? Или все дело в том, что он был мужчиной, а я — Мин, которую приучили мириться с реальностью, где мужчины только и делают, что руководят, поучают и заставляют? Его упертость пересилила мою. Как и раньше, у меня бывали минуты озарения, когда я ясно видела, что эти отношения не для меня. Но при этом у меня все равно не было сил дать Мэтту отпор. Приближались его экзамены. Было бы жестоко бросить его в такой сложный, опасный момент. К тому же он наверняка сказал бы, что я делаю это сгоряча и не оцениваю ситуацию здраво. И опять оказался бы прав.

Хоть я и отменила все основные концерты, от одного я не стала отказываться. Он был запланирован на июнь, на мой день рождения. Предполагалось, что я буду выступать в Оксфорде. Я снова начала играть, пусть и не регулярно, но все время думала: стоит мне это делать или нет? Смогу ли я? Я не знала, что из этого получится, но терпеть осуждающий взгляд скрипки в футляре больше не было сил. Мне нужна была другая — не в качестве замены старой. Тут, скорее, как с ампутированной ногой: конечно, хотелось бы вернуть свою, но нужно, по крайней мере, попробовать несколько протезов, вдруг какой-нибудь подойдет? Но какой? И сколько он будет стоить? Я ведь не знала, вернется ли ко мне когда-нибудь моя скрипка. Я не работала, и доходов у меня не было.

И еще неизвестно было, смогу ли я позволить себе полноценный уход за скрипкой. Этот вопрос я тоже еще не изучала. Когда имеешь дело с такими скрипками, как Страдивари или Гваданини, которую, кстати, мне могли предложить, нельзя просто купить их, сунуть в чехол, а потом натирать смычок канифолью время от времени и надеяться на лучшее. Эти создания требуют первоклассного обслуживания. О них нужно постоянно заботиться, а это недешево. Их нужно баловать. Любой каприз, любое пожелание, любой намек на повреждение — и бегом к мастеру. А если придется менять подставку или покупать другой смычок? Минимальная цена по-настоящему хорошего смычка — пятьдесят тысяч. Уход за моей скрипкой обходился мне в пять тысяч фунтов в год. Как я теперь могла позволить себе такой инструмент? Большая часть денег, полученных от страховой компании, ушла на личные нужды — расходы на проживание и оплату счетов. У моих родителей после кражи скрипки тоже наступили не самые легкие времена. Они купили дом еще в 2000 году, когда их бизнес приносил доход, но потом случилось одиннадцатое сентября, и за ночь все рухнуло. Они приближались к пенсионному возрасту, а деньги убегали, как вода в песок, и единственный выход, который у них оставался, — продать дом или смотреть, как его отнимают за долги.