Девушка и скрипка. Жизнь на расстроенных струнах

Мне эта идея понравилась. Карри. Вечеринка. Здорово же! Мы вернулись, съели карри, повеселились. Пару часов спустя пришел Мэтт, мрачнее тучи. Он заглянул в часовню, а меня там нет, я ушла без спросу. Взбешенный, он влетел в нашу комнату. Я выбежала в слезах, и все оставшееся время жила с ребятами. На том все и кончилось. Я это знала.

Хотя по-настоящему мы разошлись только две недели спустя. Всякий раз, как я заговаривала о том, что нам нужно расстаться, Мэтт пугался и выкапывал все возможные причины, почему не надо этого делать. Теперь у него не осталось аргументов. Он предложил мне поехать с ним в Брюссель. Я отказалась. Отказать ему оказалось довольно просто. Я вернулась в Лондон и какое-то время жила у Йена, пока, наконец, не сняла квартиру неподалеку — в Доллис-Хилле. Я специально искала жилье поближе к знакомым — хватит с меня одиночества. Мне нужно было, чтобы рядом кто-то был, серьезный и надежный, кто-нибудь, кому я могла бы доверять, и кто доверял бы мне. Мэтт вскоре вернулся — ему предложили работу в Tarisio. Я была за него рада. Он получил наконец, что хотел. Мэтт пытался наладить общение, но я держалась от него подальше. Мы разговаривали иногда, но приглашений пообедать или выпить вместе я не принимала. Мэтт мне был больше не нужен. Я просто наслаждалась игрой на скрипке, и этого было достаточно.

Так все и началось: дуэт с Йеном, потом трио. Мы начали давать небольшие сольные концерты, чуть позже — выступать на фестивалях. Мне хотелось просто побыть на людях. Я вернулась не на сцену, я вернулась к скрипке. Прежняя жизнь и солистка Мин остались в прошлом, и что придет им на смену, было пока неясно. Я вспоминала одну историю, которую когда-то рассказал мне Йен. Она меня удивительным образом утешала. Его мама играла на скрипке в Cимфоническом оркестре Борнмута, еще в те дни, когда женщин скрипачей было очень мало. Дома у нее было четверо прелестных, музыкально одаренных детишек. И однажды, сидя в машине на парковке, она внезапно подумала «хватит» и поехала домой. Она перестала играть на скрипке — раз и навсегда, словно поставила точку в конце предложения.

Много лет спустя, когда ей уже было за семьдесят, она сказала Йену:

— Вот странное дело, кроме вас, моих детей, никто и знать не знает, что я играла в оркестре. Для всех в деревне я просто милая старушенция.

В то тяжелое время я думала, что лет через сорок и меня тоже ждет такая судьба. Никто о моей игре и не вспомнит, разве что сестра. Я просто исчезну, и моя жизнь в качестве скрипачки, будет закончена. Но Йен и другие ребята потихоньку подталкивали меня вперед, и я вдруг поняла, что, быть может, ничего еще не кончено.

Друг моей соседки по квартире организовал квартет. Он был совсем молод, лет двадцати. Квартет подобрался талантливый, но, судя по всему, они часто ссорились. Это не редкость. История квартетов написана ссорами и примирениями. Про брак говорят, что общее счастье надо мерить по самому несчастному члену семьи. Если кто-то один несчастлив, все рушится. Люди, которые играют вместе долгое время и знают друг о друге всю подноготную, могут достичь невероятной глубины исполнения. Этот квартет таким не был, и их общая история была почти что местной достопримечательностью. Я подумала, что если все эти слухи — правда, то я надолго не задержусь. Потому что своего первого скрипача и виолончелиста они лишились за считанные недели. Их ждал тур по Шотландии, а новых исполнителей они так и не нашли. И друг соседки обратился ко мне:

— Я знаю, ты, скорее всего, откажешь, но мы в отчаянии.

Я спросила, что они собираются играть. Этот парень назвал Шуберта, и я подумала — почему бы и нет? Это же не вопрос жизни и смерти. Я могла бы им помочь.