— Нет, не оба. Один я посеяла, другой — она.
— А Теплоухову не ты отдала ключ?
Нино будто вздрогнула:
— С какой стати я стала бы подводить подругу?
— Но ведь с Казбеком ты в Викином доме тайком встречалась…
— Ну и что, Казбек умер от этих встреч?
— Не умер. Он пять миллионов тебе не давал?
— Клянусь, Теплоухов по-спонсорски дал мне денег, без отдачи. И вовсе не в деньгах тут дело.
— А в чем?
— Не знаю.
Бирюков показал два ключа:
— Мы нашли оба ключика. Посмотри внимательно, какой из них твой?
Кавазашвили расширенными повлажневшими глазами уставилась на ключи:
— Они оба одинаковые. Где нашли?
— Один подбросили в ограду Викиного дома после случившегося. Другой лежал в кармане кожаного пиджака Теплоухова.
— Вика говорила, никаких вещей Николая Валентиновича в доме не было.
— Правильно. Вещи мы достали из озера, которое за Викиным огородом.
— Это вообще… какая-то сказка.
— Сказки сами не рождаются. Люди их сочиняют. Не скажешь, кто сочинил эту?
Нино кончиками мизинцев убрала из уголков глаз навернувшиеся слезинки и молча покрутила головой. Бирюков нажал клавишу селектора:
— Голубев…
— Слушаю, Игнатьич! — бойко ответил Слава.
— Зайдите с Викой ко мне.
— Один момент!
Бирюков ожидал увидеть Солнышкину, как сказал ему следователь Лимакин, «невыспавшейся и чуть заторможенной», однако Вика вошла в прокурорский кабинет с таким видом, будто силилась удержать смех. Пропустивший ее в дверях впереди себя Голубев тоже был весел.
— Чем, балагур, рассмешил девушку? — шутливо спросил Бирюков.
Слава, вроде оправдываясь, зачастил скороговоркой:
— Об экзаменах, Антон Игнатьич, с Викой разговорились. Пересказал ей медниковскую байку, как Павел Иванович, играя на баяне, принимал зачет у студента.
Солнышкина едва не прыснула от смеха, но, увидев, что Кавазашвили кончиками мизинцев вытирает уголки глаз, мгновенно изменилась в лице. Она села на услужливо предложенный Голубевым стул, поправила на шее косынку и растерянно спросила Нино:
— Ты, кажется, плачешь?..
Та стыдливо отвернулась. Вика широко открытыми голубыми глазами уставилась на Бирюкова:
— Почему она плачет?
— С ключами не можем разобраться, — сказал Антон.
— С какими?
Бирюков показал два ключа:
— Вот с этими. От твоего дома.
На лице Солнышкиной появилось неподдельное удивление. Какое-то время она, словно завороженная, смотрела на ключи, потом повернулась к Кавазашвили и тихо спросила:
— Ты ведь потеряла запасной ключ, да?..
— Потеряла, — еще тише ответила Нино.
— Как же он к прокурору попал?
— Кто-то подбросил в ограду дома.
— Кто? Зачем?
— Не знаю.
— Ты ведь не умеешь убедительно врать, да?
— Не умею.
— А чего выкручиваешься? Ты же, как говорил Теплоухов, святая простота…
— Вика, клянусь, не виновата я в смерти Теплоухова! — с отчаянием взмолилась Кавазашвили.
Лицо Солнышкиной заалело нервными пятнами, глаза сузились:
— Оставим Николая Валентиновича в покое. Я не прокурор, чтобы передо мной оправдываться. Давай разберемся с ключом. Подбросила его, чтобы на меня тень навести?
— Какую чушь ты несешь, Вика! — с ужасом прошептала Нино. — О какой тени говоришь? Я тебя от верной смерти спасла…
— Зря старалась!
— Вика!..
— Не выкручивайся! Говори правду…
Бирюков сознательно не вмешивался в резкий диалог подруг. Обескураженная стремительным и жестким напором Вики Кавазашвили довольно быстро призналась, что солгала, будто потеряла ключ, рассчитывая хотя бы изредка встречаться в доме с Казбеком. Когда же узнала о смерти Теплоухова и о пропавшем другом ключе, пришла в ужас. Чтобы избавиться от возможного подозрения, темным вечером, накануне приезда Солнышкинои из Новосибирска, по недомыслию бросила ключ в ограду.
Добившись признания Нино, Вика победоносно глянула на Бирюкова. Встретившись с его пристальным взглядом, сразу сникла, как будто внезапно задалась вопросом: «А ради чего я так лихо выдала подругу?» Кавазашвили сидела с удрученным видом, словно ее приговорили к высшей мере наказания.
— Вот теперь, девушки, расскажите, к кому из вас и с какой целью приезжал Теплоухов, — спокойно попросил Бирюков.
Кавазашвили сделала вид, что не услышала просьбу. Солнышкина нахмуренно свела брови. Какое-то время она вроде бы мучительно боролась с противоречием обуревающих ее сомнений и вдруг, словно набравшись смелости, сказала подруге:
— Выйди, пожалуйста. При тебе не могу говорить.
Нино вздрогнула:
— Вика, прошу…
— Не беспокойся, я в своем уме, — перебила Солнышкина. — Тебя поливать грязью не буду, но правды не утаю.
Бирюков посмотрел на следователя:
— Оформи в своем кабинете показания Кавазашвили протоколом допроса.
Глава XXIV
Разговор Бирюкова с Солнышкиной продолжался около двух часов. Чтобы досконально выяснить истину, пришлось углубиться в прошлое. Вика говорила спокойно и рассудительно. На вопросы отвечала конкретно, без уверток. Рассказанная ею житейская история поражала трагизмом сложившейся ситуации, когда необдуманные эмоциональные поступки в общем-то порядочных людей заканчиваются непоправимыми страшными последствиями.