Девушка из Англии

– Теперь вот что. Я слышала, вы знаете несколько слов по-арабски, так вот, лучше помалкивайте, – заявила Мод напрямик.

– Вы правы, – произнесла Джоан с обидой в голосе.

– О, только не обижайтесь, Джоан. Я лишь констатирую факты и придумываю наилучший способ осуществить нашу затею. Каждый должен знать пределы своих возможностей. Покажите им письмо, пусть обыщут корзину, возьмут деньги, а потом пойдете дальше. Вас либо пропустят, либо нет. Надеюсь, пропустят. Ваши руки слишком бледные. Не держите их на виду. И постарайтесь так не дрожать. Хотя, наверное, это не лишено смысла. Человеку свойственно трепетать, когда он идет в такое место.

– Оно очень… страшное? – спросила Джоан.

– Да. Очень.

– А что, если мне не поверят? То есть если не поверят, что я оманка? Я могу навлечь на себя серьезные неприятности.

– Они к вам не прикоснутся. Даже самый грубый тюремщик этого не сделает. К тому же там есть и британские охранники, которые, вне всяких сомнений, имеют представление о чести и порядочности. И все они смогут узнать, кто вы и откуда, только если снять перед ними никаб или начать тараторить на королевском английском[83]. Не делайте этого, и все пойдет как по маслу.

– Как! Там есть британская охрана? Но… я этого не знала! Боже, если они догадаются…

– Глупости! С чего бы им догадаться? – с ходу отмела подобную возможность Мод, взмахнув своей маленькой ручкой.

Джоан все еще не могла поверить, что согласилась на просьбу Мод пойти в Джалали и посетить одного из заключенных, сына Абдуллы по имени Салим. Большинству арестантов принимать посетителей было запрещено, однако слугам политических узников разрешалось приносить им еду и одежду.

– Так, значит, он не обычный преступник? – спросила Джоан.

– Конечно нет! – резко ответила Мод. – Он мыслитель, и этого довольно, чтобы нажить здесь неприятности.

– Он чем-то обидел султана?

– Султана Саида обидеть нетрудно.

Салима арестовали и заключили в крепость более года назад. Никакого суда над ним не было, и он не имел ни малейшего представления о том, как долго пробудет в тюрьме. Такие вещи полностью зависели от милости султана, и сын Абдуллы был не первый, о ком забыли и оставили гнить в застенке. Членов семьи к нему, конечно, не пускали, так что Джоан, переодетая служанкой, оставалась их единственной надеждой. Проблема заключалась в том, что, за исключением полковника Смайли, начальника штаба, иностранцам запрещалось входить на территорию форта Джалали. Джоан не хотела даже думать, что случится с ней или с Робертом, если гостью вазира поймают за нарушение этого правила. Но она согласилась, польщенная тем, что Мод поручила ей дело настолько опасное и важное. Девушка не желала разочаровывать ни ее, ни себя. Если ей хотелось почувствовать себя человеком, быть кем-то бóльшим, чем просто туристка, и не пасовать перед трудностями, она должна найти мужество время от времени нарушать установленные правила. Да и несправедливость в отношении Салима была вопиющей.

Джоан набрала в легкие воздуха и медленно выдохнула, стараясь успокоить нервы. В горле пересохло, колени подгибались от страха, и она была уже готова отказаться от рискованного предприятия. Она присела рядом с креслом Мод, и та надела никаб ей на лицо, прикрепив его к краю абайи.

– Готово. Теперь посмотрите на себя. Родная мать не узнает.

Джоан встала перед зеркалом. Обведенные черной краской глаза маячили за никабом размытыми темными пятнами. Без своего овала лица, волос, носа и рта она могла оказаться кем угодно. Девушка немного успокоилась.

– Ладно, – сказала она, делая еще один глубокий вдох. Ее голос был приглушен тканью. Джоан приподняла никаб одной рукой, чтобы получить возможность разговаривать. – Хорошо. Кстати, если уж речь зашла о родителях, вы никогда не догадаетесь, кого я вчера встретила.

– Вы правы, не догадаюсь. Кого?

– Чарли Эллиота, младшего сына вашего старого друга Натаниэля. Он приехал с каким-то специальным армейским отрядом, прибывшим для борьбы с повстанцами. Разве это не замечательно? По-моему, одно это доказывает, насколько тесен наш мир. – Джоан пробежала руками по черной абайе, разглаживая ткань. Через мгновение она заметила молчание Мод и повернулась к ней. Пожилая леди смотрела в никуда, как это бывало и прежде. Ее лицо казалось неподвижным, и только над скулами, словно лихорадочный румянец, расплывалось два красных пятна. Джоан присела и положила свою ладонь на руку Мод, лежащую на подлокотнике ротангового кресла. – Мисс Викери, как вы себя чувствуете?

Мод моргнула, и в ее мимолетном взгляде Джоан прочла что-то потаенное, дикое, почти исступленное. Потом самообладание возвратилось к ней, а с ним вернулась и ее обычная резкость.

– Хорошо. Что может со мной случиться? – отозвалась она и высвободила руку. – Он наплодил столько детей. Один из его сыновей обязательно должен был появиться здесь рано или поздно. Ничего удивительного.

– Да, Чарли сказал, что их было шестеро. Но в живых остались только он и его сестра. Все четверо его братьев умерли, но я не знаю, что с ними произошло. Полагаю, война.