Девушка из Бруклина

Элиза приобщила его к литературе, живописи, классической музыке. У нее был взыскательный вкус, но снобизма ни капли. Всюду и всегда она была с книгой – стихами, каталогом выставки, романом. Мир искусства, воображения, фантазии был неотторжимой частью ее жизни. И для Марка тоже приоткрылось новое измерение. Он изменился благодаря Элизе и с немалым удивлением вдруг понял, что жизненная материя гораздо богаче охоты за преступниками, куда разноцветнее, неожиданнее, головокружительнее…

Марк ехал по Нанси и чувствовал: еще немного, и вал прошлого сметет его. Он полез в бумажник, вытащил из отделения для мелочи таблетку, разломил надвое. Последний блистер. Сунул половинку под язык. Призвал на помощь химию, чтобы не упасть духом. Притупить боль, что не смог любить Элизу еще больше. Что не смог помешать ей уйти.

Химия подействовала незамедлительно. Ощущения смягчились, картинки расплылись, мысли замедлились. Лицо жены стало таять, и Марку вспомнились слова Флобера, которые любила повторять Элиза: «У каждого из нас в сердце есть тайник. Я замуровал его, но не уничтожил».

2

В тихое предвечерье конца лета мрачное прошлое Черничной улицы казалось выдумкой. Ветерок шелестел листьями, лепеча что-то ласковое на ухо прохожим. Солнце, подражая импрессионистам, оживило желтыми мазками палисадники, картина получилась и теплая, и грустная, что-то среднее между Норманом Роквеллом и Эдвардом Хоппером.

В доме под номером 299 на крылечке сидели две черные женщины, дышали воздухом и присматривали за девочкой, которая, разложив тетрадки на садовом столе, делала уроки, и за малышкой, возившейся в траве.

– Вы кого-то ищете, сэр?

Окликнула меня та, что посолиднее, – скорее всего, Анжела, старшая сестра Джойс Карлайл.

– Добрый вечер, меня зовут Рафаэль Бартелеми, я хотел бы задать вам несколько вопросов о…

Она мгновенно насторожилась.

– Вы кто? Журналист?

– Нет, я писатель.

Я всегда удивлялся, насколько люди терпеть не могут журналистов и как хорошо относятся к писателям.

– И что же вас интересует?

– Ваша сестра Джойс.

Анжела нервно повела рукой по воздуху, словно отгоняла овода.

– Джойс умерла десять лет назад. Кто вы такой, что позволяете себе тревожить ее память?

Низкий голос Анжелы прозвучал серьезно и весомо. С шапкой темных густых волос, она вообще была похожа на актрису из фильмов блэксплойтейшн[14]. Этакая Пэм Гриер в ярких шортах и кожаной жилетке.

– Мне очень неприятно воскрешать горестные воспоминания, но у меня есть кое-какая информация, и она может вас заинтересовать.

– Какая именно?

– Относительно вашей племянницы Клэр.

В глазах Анжелы вспыхнул красный огонек. Она вскочила с кресла-качалки и накинулась на меня:

– Я не люблю шантажистов, писака! Есть что сказать, – говори! Нет – мотай отсюда живо!

Глэдис, женщина помоложе Анжелы, пришла мне на помощь:

– Дай ему слово сказать, Энжи, у него славное лицо.

– Славное лицо паразита, – прогудела Энжи и, забрав из сада обоих детей, словно хотела их спрятать, ушла, хлопнув дверью, в дом.

Я довольно долго разговаривал с Глэдис. Она смотрелась мягче, чем Анжела, и поэтому напоминала мне Клэр: длинные гладкие волосы, тонкие черты лица, легкий макияж. В коротком белом платье, с длинными красивыми ногами, она словно сошла с обложки пластинки «Четыре сезона любви». Этот альбом диско-певицы Донны Саммер был у моих родителей и очень радовал меня в детстве.

Я вызвал в Глэдис любопытство, и она согласилась поговорить со мной о своей покойной сестре. И без всяких моих просьб подтвердила все, что мне рассказала Марлен Делатур, журналистка из «Уэст Франс»: да, Джойс Карлайл умерла от передозировки спустя месяц после исчезновения Клэр.

– После стольких лет воздержания Джойс снова вернулась к наркотикам?

– Кто бы стал ее осуждать? Ее раздавило исчезновение дочери.

– Но ведь тогда еще оставалась надежда, что Клэр жива, что можно ее разыскать…

– Джойс не могла найти себе места от отчаяния и тревоги. У вас есть дети, господин Бартелеми?

Я показал ей фотографию Тео на телефоне.

– До чего жизнерадостный, – улыбнулась Глэдис. – И очень похож на вас.

Может, это глупо, но мне почему-то всегда было очень приятно, когда замечали наше с Тео сходство. Я поблагодарил Глэдис. Тут дверь дома открылась, и на пороге появилась Анжела с альбомом в руках. Она снова села в кресло-качалку и, без малейшей настойчивости с моей стороны, сама присоединилась к нашему разговору, который явно слышала через окно.

– Если вы хотите понять Джойс, то всегда должны помнить: сестра была человеком крайне эмоциональным. Она была страстной, была влюбленной. Мне это мало свойственно, но я это уважаю.

Мне невольно вспомнились слова Анатоля Франса: «Я всегда предпочитал безумие страсти мудрому безразличию».

Анжела задумчиво обмахивалась принесенным альбомом.