Девушка из Бруклина

– Да. И мне здорово поплохело, когда я понял, что похитителем был Киффер, который сжег свой вертеп буквально несколько часов спустя. Я мог бы спасти этих девочек, понимаете?!

– Это было бы проблематично, – меланхолично отозвался Марк.

– Но я же запомнил номер, черт подери! – закричал Буассо. – Обратись мы в полицию, его схватили бы раньше, чем он устроил аутодафе!

Марк положил парню руку на плечо, ему хотелось его утешить.

– В ответе родители, ты-то при чем?

– Они – гады. Чтобы, не дай бог, не попасть в газетную хронику, предпочли оставить преступника на свободе. Меня эта мысль с ума сводит!

– Ты говорил с ними об этом?

– Я с ними вообще не разговариваю с тех пор, как понял, что они совершили. И от наследства отказался. Не хочу ничем быть им обязанным. За лечение заплатили дедушка с бабушкой.

Марк вздохнул.

– Ты в этом говнище ни за что не отвечаешь, тебе было десять лет.

– Это не снимает вины.

– Снимает. Много кто может упрекнуть себя в этом деле, но не ты. Уж ты мне поверь.

Максим сжал голову руками. До еды он так и не дотронулся. Марк, глядя на него, вздохнул. Нравился ему этот паренек: цельный, чувствительный, уязвимый, честный. Карадек очень хотел бы ему помочь.

– Послушай, я знаю: всегда легче говорить, чем делать, но ты все-таки постарайся, найди средство и оставь все это позади. Понял? И скажи на милость, что ты вообще тут делаешь?

– То есть?

– Я имею в виду в Нанси. Мотай отсюда как можно скорее. У тебя здесь куча скверных воспоминаний. Не ерепенься, прими от родителей деньги и уезжай в Нью-Йорк, заплати за театральную школу и учись себе. У нас одна жизнь, и проходит она быстро.

– Я не могу никуда ехать.

– Почему это?

– Я же вам сказал, я болен. У меня проблемы с психикой. Психолог, который со мной работает, живет здесь и…

– Погоди! – Марк, подняв руку, прервал паренька, потом взял со стойки визитную карточку ресторана и написал на ней телефон и фамилию, карточку протянул Буассо.

– Эстер Азьель, – прочитал тот. – Кто это?

– Врач-психотерапевт, работала в больнице Святой Анны. Француженка, но живет теперь в Америке. Работает в больнице на Манхэттене, имеет там свой кабинет. Если у тебя появятся в Нью-Йорке проблемы, сходи к ней и скажи, что от меня.

– Откуда вы ее знаете?

– Я тоже нуждался в помощи – депрессии, галлюцинации, кризисы, боязнь людей, боязнь самого себя… Двери в ад, как ты сказал, тоже были для меня открыты.

Максим замер, недоверчиво покосившись на Карадека.

– Глядя на вас, трудно в это поверить. И что теперь? Вы выздоровели?

Марк отрицательно качнул головой.

– Нет, от этой чертовщины до конца избавиться невозможно. И это плохая новость.

– А хорошая?

– Хорошая: можно научиться с ней жить.

4

Билберри-стрит

Анжела Карлайл положила на садовый столик старый альбом в матерчатой обложке. Еще недавно люди складывали из своих воспоминаний книгу, теперь делают сто снимков на телефон и забывают о них.

Глэдис и Анжела бережно переворачивали страницы, пристально вглядываясь в фотографии, и я вместе с ними. Шлюз открылся, хлынуло прошлое. Фотографии помогли Джойс ожить. Сестрам было больно, сестры были счастливы.

Мелькали годы – 1988-й, 1989-й, 1990-й… Я видел на фотографиях совсем не то, что ожидал. В те времена Джойс вовсе не была накачанным наркотиками зомби, какую мне представила Марлен Делатур. Она была цветущей молодой женщиной. Радостной. Великолепной. Не сгустила ли краски бывшая сотрудница газеты «Сюд-Уэст»? Или сделала поспешные выводы, что так свойственно людям ее профессии?

В обществе сестер я соблюдал предельную осторожность. Даже в мыслях не имел затронуть тему проституции.

– Одна французская журналистка сказала мне, что после рождения Клэр Джойс не притрагивалась больше ни к кокаину, ни к героину.

– Джойс никогда не имела дела с кокаином, – возмущенно отрезала Анжела. – У нее были проблемы с героином, но давным-давно. Клэр родилась в девяностом. К тому времени Джойс уже забыла о наркотиках. Она вернулась в семью, жила с мамой в Филадельфии, нашла себе работу в библиотеке и еще работала волонтером в центре социальной адаптации.

Мысленно я взял на заметку новую информацию и продолжал рассматривать фотографии. Теперь передо мной была маленькая Клэр. Клэр с мамой, с тетями, с бабушкой. От волнения у меня перехватило горло. Как не щемить сердцу, если видишь любимую шестилетней или семилетней девочкой?

Я подумал о той новой жизни, что затеплилась теперь в Клэр. Что, если это девочка, и она будет похожа на нее? Только бы мне удалось найти мою Клэр!

Мы находились очень далеко от тех малоприятных портретов, какие рисовали в газетах журналисты. Все три сестры Карлайл были женщинами образованными и жили в достатке. Их мать Ивонна была юристом и всю жизнь проработала в аппарате мэра Филадельфии.

– Что-то я не вижу фотографий вашего отца, – удивился я.

– А вы когда-нибудь миражи фотографировали? – поинтересовалась Глэдис.

– Или сквозняк с мужским орудием наперевес? – подхватила Анжела.

Обе сестры прыснули. И я тоже не мог сдержать улыбки.

– А Клэр? Кто ее отец?

– Понятия не имеем, – ответила Глэдис, пожав плечами.