Девушка из Бруклина

Я невольно залюбовался читальным залом, где все было предусмотрено для занятий, и невольно припомнил захудалый факультет, на котором учился сам. Требующее ремонта уродливое здание 70-х годов прошлого века, набитый битком амфитеатр, вгоняющие в сон лекции, преподаватели или слишком политизированные, или пофигисты, гнетущая атмосфера постоянных забастовок и полное отсутствие перспектив на будущее. Разумеется, глупо сравнивать. Здесь студенты платят за обучение большие деньги, но зато и получают за них то, на что рассчитывают. А что касается Франции, то меня больше всего возмущает общество, которое на протяжении долгих десятков лет довольствуется отсталой и бесперспективной системой образования. Системой, которая за парадными речами поощряет и плодит неравенство.

А если совсем начистоту, то я никак не мог прийти в себя от необъяснимой выходки Карадека. Решил отвлечь себя от неприятных мыслей и стал просматривать на экране телефона те сведения об ассоциации «Трансперенси проджект», которые успел собрать утром.

Ее создали в начале 90-х Этан и Джоан Диксон, семейная пара, по профессии оба адвокаты, ярые противники смертной казни. Своей главной целью они поставили помощь жертвам юридических ошибок.

Для того чтобы вести собственные контррасследования, они с самых первых шагов стали налаживать партнерские связи с различными юридическими университетами страны. Под руководством видных адвокатов студенты возвращались к давно забытым криминальным процессам, если вдруг появлялся клиент, который считал, что расследование было несправедливым, суд – невнимательным, а его жизнь – покалечена.

После того, как в практику расследования вошел анализ ДНК и были подняты многие уже закрытые дела, стало ясно, как много было допущено юридических ошибок. Американское общество было потрясено тем, что стражи закона не только судили несправедливо, но создали к тому же механизм, который сплошь и рядом осуждает невиновных. Не десятки, а сотни, тысячи граждан были осуждены на пожизненное заключение или смертную казнь на основании всего лишь одного какого-либо свидетельства.

Разумеется, анализ ДНК не стал панацеей от несправедливостей, но все же усилиями таких организаций, как «Трансперенси», многие несправедливо осужденные спали теперь в своих собственных постелях, а не в тюремных камерах.

– Добрый день, мистер Бартелеми.

Мэй Су-юн закрыла за собой дверь. Ей было немногим за сорок, держалась она очень прямо и горделиво, но одета была более чем демократично: светлые джинсы, ярко желтая вельветовая куртка с вышитым логотипом факультета и пара далеко не новых кроссовок «Адидас Суперстар». Первым, что бросалось в глаза, были ее необыкновенно черные волосы, уложенные в высокий шиньон со шпилькой, украшенной бирюзой. Прическа придавала ей что-то аристократическое.

– Спасибо, что сразу же согласились со мной встретиться.

Мэй села напротив меня и положила на стол стопку папок, которые принесла, держа под мышкой. Сверху лежал один из моих романов, переведенный на корейский.

Она протянула мне книжку и объяснила:

– Ваши книги очень популярны в Корее. Моя свояченица зачитывается ими и будет в восторге, если вы ей что-нибудь напишете. Ее зовут Ли Хио-юнг.

Я взялся за ручку, а Мэй продолжала говорить.

– Я прекрасно помню дело Карлайл. Оно было одним из последних, которыми я занималась перед тем, как уйти из полиции.

– А почему вы, собственно, решили встать по другую сторону барьера? – спросил я, возвращая ей книгу.

Брови дрогнули на ее красивом, сильно накрашенном лице.

– По другую сторону барьера? Выражение одновременно точное и уклончивое. По сути, я занимаюсь все той же профессией: веду расследование, обрабатываю протоколы допросов, изучаю места преступлений, ищу свидетелей…

– Однако стараетесь вызволить людей из тюрьмы, а не посадить туда.

– Стараюсь, чтобы все было по справедливости.

Я чувствовал настороженность Мэй Су-юн, она отделывалась от меня дежурными фразами. И, не торопясь перейти к существу дела, вооружившись самой обаятельной улыбкой, я задал очередной ничего не значащий вопрос. Тут она дала мне понять, что ее время дорого.

– Что вы хотите знать о деле Карлайл? – спросила меня Мэй.

Я положил перед ней папку, которую передала мне Глэдис.

– Как вы все это получили? – воскликнула она, перебирая листки.

– Наичестнейшим образом. Это вручалось семье жертвы по ходу сумбура следствия.

– Никакого сумбура не было, – возразила Мэй, задетая в своей профессиональной гордости.

– Но было, скажем, несоответствие между информацией, поступившей по телефону «девять-один-один», и свидетельством первых полицейских, прибывших по вызову.

– Да, я помню, что-то такое было…

Глаза у нее стали совсем черными. Она снова перелистала папку, явно желая что-то найти и не находя.

– Семье были переданы только выдержки из дела.

– Да, я поняла.