Девушка из Дании

Брови Хенрика так и не опустились на место, и Лили вздрогнула всем телом, словно Эйнар внезапно оказался тут же, словно он был третьим участником сцены и всего один шаг отделял его от того, чтобы сделаться свидетелем тайного объяснения между Лили и Хенриком. Это он, Эйнар, одетый в женское платье, флиртовал с мужчиной моложе себя. Отвратительное зрелище.

Лили вновь содрогнулась. Человек, который околачивался возле туалета, зашел внутрь, после чего оттуда послышался грохот перевернутой мусорной урны.

– Боюсь, я больше не могу с тобой видеться, – наконец произнесла Лили. – Сегодня наша последняя встреча.

– О чем ты толкуешь? – не понял Хенрик. – Почему?

– Просто не могу. Не сейчас.

Хенрик опять потянулся к руке Лили, но она отстранилась.

– Но для меня это не имеет значения! В этом вся причина, да? Это я и хотел тебе сказать. Ты, наверное, думаешь, будто я не…

– Не сейчас, – повторила Лили и двинулась прочь.

Она пересекла газон – летняя трава так высохла, что почти потрескивала у нее под ногами, – свернула на дорожку и покинула парк.

– Лили! – из-под ивы окликнул ее Хенрик.

Оставалось еще около двух часов, чтобы повесить в шкаф платье Лили, принять ванну и заняться новым пейзажем. Эйнар дождется Грету, которая придет домой, снимет шляпку и спросит: «Как прошел вечер?» – а потом поцелует его в лоб так, что обоим станет понятно: Грета была права.

Глава восьмая

В августе Грета и Эйнар, по обыкновению, вернулись в Ментон, французский приморский городок на границе с Италией, куда приезжали на отдых каждый год. После долгого лета Грета покинула Копенгаген с облегчением. Поезд, стуча колесами, направлялся на юг, через Приморские Альпы, и ей казалось, будто она оставляет позади что-то важное.

В этом году, по совету Анны, которая в мае пела в опере Монте-Карло, Вегенеры сняли квартиру на проспекте Буайе, напротив муниципального казино. Квартира принадлежала американцу, который, едва закончилась война, поспешил скупить разрушенные швейные фабрики Прованса. Этот человек разбогател и теперь жил в Нью-Йорке, имея огромные барыши от продажи простых, без подкладки, домашних платьев, которые покупала каждая домохозяйка к югу от Лиона.

В квартире был прохладный пол из оранжевого мрамора, вторая спальня, отделанная в алом цвете, и гостиная, где стояла китайская ширма, инкрустированная перламутром. Фасадные створчатые окна выходили на узкие балконы, места на которых хватало только для горшков с геранью, выставленных рядком, и двух плетеных кресел. В этих креслах Эйнар и Грета проводили душные вечера. Грета сидела, уложив ноги на балконную решетку; со стороны парка, где росли апельсиновые и лимонные деревья, изредка долетал ленивый ветерок. Грета чувствовала себя разбитой, супруги могли целый вечер провести в молчании и лишь перед сном пожелать друг другу спокойной ночи.

На пятый день отдыха поменялась погода. Жаркий и сухой ветер из Северной Африки пронесся над рябью Средиземного моря и каменистым пляжем, ворвался через распахнутые окна гостиной и опрокинул китайскую ширму.

Грета и Эйнар в алой спальне проснулись от грохота. В гостиной они увидели, что ширма завалилась на диван с изогнутой, похожей на верблюжий горб спинкой. За ширмой скрывалась напольная вешалка-стойка с образцами домашних платьев, которые шили на фабриках, принадлежавших хозяину квартиры. Светлые платья с мелкими цветочными принтами трепетали на ветру, точно снизу их дергал за подол какой-нибудь ребенок.

Дурацкие платья, подумала Грета: некрасивые рукава на манжетах, лиф на пуговицах – будто специально для кормления грудью. Они показались Грете до того практичными и уродливыми, что в ней всколыхнулась смутная неприязнь к женщинам, которые их носили.

– Поможешь? – спросила она мужа, вознамерившись вернуть ширму на место.

Эйнар стоял рядом с вешалкой, и платья бесшумно бились о его ногу. Лицо Эйнара было неподвижно. Грета видела, как пульсируют синие жилки у него на висках. Пальцы, которые всегда казались ей пальцами пианиста, а не художника, мелко дрожали.

– Я собираюсь пригласить Лили в гости, – сказал он. – Она еще не бывала во Франции.

Грета никогда не возражала против Лили. Этим летом, когда Эйнар сообщал, что Лили придет к ним на ужин, Грета, измученная очередным днем своей провальной выставки, порой думала: «Черт, меньше всего мне сейчас хочется сидеть за столом с мужем, переодетым женщиной». Тем не менее она никогда не высказывала эту мысль вслух и лишь до крови закусывала губу. Она понимала, что не в силах остановить Эйнара. История с Хенриком показала, что Лили обладает собственной волей.