Девушка из Дубровника (СИ)

Я уткнулась носом ему в грудь, и он начал гладить мои волосы, осторожно перебирая влажные пряди.

- И что она все-таки тебе сказала? Майя? – спросила я.

- В основном это были какие-то невнятные истеричные вопли. Что отец испортил жизнь Зорице, испортил жизнь Даниэле и в итоге испортил жизнь ей самой. Потому что несчастная Зорица воспитала несчастную Даниэлу, а несчастная Даниэла воспитала несчастную Майю. Даниэла родила ее без мужа, спихнула какой-то родственнице и уехала в Канаду. Там ее бросил один мужик, второй, и сейчас она работает массажисткой в интим-салоне. А Майя не учится, не работает и вообще непонятно на что и как живет.

- И что она хочет от тебя? Денег? В качестве компенсации за три испорченных жизни?

- Я тоже так подумал, - поморщился Глеб. - И задал ей тот же вопрос: что она хочет от меня. Ответа не получил. Ты же не думаешь, что я ей пенсию назначу или удочерю? Я не настолько филантроп. Моя мать, Ника, из этого дерьма выбралась. С большим трудом. Потому что отец ее держал даже после смерти. И такое бывает. И ты тоже выберешься. Я не сомневаюсь. Рано или поздно, но выберешься.

- Спасибо… Хочется верить. И все-таки – если ей не нужны деньги, что ей от тебя надо? Ты-то лично перед ней ни в чем не виноват. Просто поистерить? Какой в этом смысл?

- Не скажи, Кит. Это очень удобно – иметь виновника всех своих бед. Настоящего или мнимого, неважно. На себя уже можно не смотреть. «Кошка бросила котят – это Путин виноват». А если этому виновнику можно высказать, что он козел, не рискуя получить люлей, - вообще ягодка.

- Интересно, а откуда она знала, что не получит люлей? Может, ты как раз послал бы ее в пеший эротический тур, да еще и ускорения придал бы.

- Не знаю. Видимо, у меня тоже вместо рожи дацзыбао.

- И чем все кончилось?

- Да ничем. Мы сидели в кафе, и на нас уже начали смотреть – что за цирк творится. Я попросил ее сбавить тон, она психанула и убежала. Надеюсь, этим все и закончилось. Только настроение испортила.

«Еще больше», - добавила про себя я.

- Извини, Ника, мне еще поработать надо, - сказал Глеб. – У нас там проблемы, надо разрулить.

Казалось бы, ничего в этом не было такого, не впервые, и каждый раз я спокойно относилась к тому, что ему надо заняться рабочими делами. Но сейчас стало как-то не по себе. Я приняла душ, забралась в постель, открыла книгу. Прошел час, второй. Глеб зашел в комнату сделать себе кофе и снова вернулся на балкон, не сказав ни слова. Так и не дождавшись его, я уснула.

Глава 39

7 сентября

Проснулась я задолго до первого самолета в 5.55. Солнце уже встало, но свет, сочившийся сквозь решетку, был каким-то тусклым. Или пасмурно, или еще рано. Тянуться за телефоном не хотелось. Глеб, как ни странно, не храпел, только посапывал тихонько. Он спал на боку, подложив руку под щеку, и лицо его было таким беззащитным, трогательным, что у меня защипало в носу. Захотелось погладить по щеке, по волосам. Вот так, наверно, и он меня разглядывал, когда я спала.

Глеб, видимо, почувствовал мой взгляд и пошевелился. Я закрыла глаза, стараясь дышать медленно и спокойно, хотя пульс сразу выдал зарю. Теперь уже он смотрел на меня – я не сомневалась, хотя всегда удивлялась, как это можно чувствовать.

- Ника, маленькая моя, - он сказал это тихо, почти шепотом, таким голосом, от которого у меня все внутри задрожало. – Милая… Китеныш…

Я не выдержала и открыла глаза. Лицо Глеба на секунду стало растерянным. Похоже, сказанное ни в коем случае не предназначалось для меня. Он был уверен, что я сплю, да еще и с заткнутыми ушами. Но я вчера просто забыла вставить беруши – уснула, и даже самолеты не помешали.

- Привет, - сказал он. – Я тебя разбудил?

Я покачала головой, и Глеб, похоже, растерялся еще больше, сообразив, что я действительно его слышала. Он смотрел на меня так, как будто не знал, что делать. А еще – как будто хотел меня, очень сильно, но не решался даже прикоснуться.

Господи, да что же такое тогда случилось?!

Я уже готова была плюнуть на все и задать вопрос в лоб, но тут он с досадой дернул головой, как будто отгонял какую-то мысль. Я узнала это движение, потому что сама нередко делала так: вытряхнуть из головы глупости, которые жрут мозг. Привести в чувство всех тараканов и заставить их разбежаться по своим закоулкам.

- Да к черту все! – пробормотал Глеб и притянул меня к себе, так сильно, что я даже пискнула.

Куда-то вдруг улетели простыни. Он прижимал меня к себе так, словно боялся, что я исчезну, и целовал как никогда раньше – совершенно дико, необузданно. Наверно, если б я увидела что-то подобное в кино, только посмеялась бы: надо же, какие африканские страсти, смотри не проглоти ее, чувак, ненароком. Но сейчас эта безумная горячка передалась и мне. Как будто мы надолго расстались и снова встретились. А впрочем… если не брать в расчет те страсти-мордасти в бессознательном состоянии, выходит больше двух суток. По нашим масштабам – как два года.