Девушка из Дубровника

— Ты его убил? — огорчилась я. Мерзкая тварь, конечно, но ведь нас в воду никто не звал, сами полезли. Это его дом, а я еще на него и упала.

— Если оставить на солнце — сдохнет. А в воде у него любая дырка моментом затягивается. Живучий, собака, хотел бы я таким быть. Они даже не стареют, представляешь? Просто проживают свой срок и умирают. Давай, фотографируй быстрее.

Я достала телефон и сделала несколько снимков, а потом Глеб отнес ежа в воду и забросил подальше от того места, где мы заходили. Поднимаясь обратно, он подобрал большую, полностью раскрывшуюся шишку и кинул мне. Я поймала и швырнула в него, но промазала, и она покатилась вниз, подпрыгивая.

— Вдруг упала шишка прямо мишке в лоб, — продекламировал Глеб, словно маршевую речевку. — Кстати, упала или попала?

— Не помню, — задумалась я. — Всегда считала, что упала, а ты спросил, и я засомневалась. Вот теперь буду мучиться.

— Значит, не хочешь шишку?

— А зачем она мне?

— А ракушку? — он сел рядом и протянул мне на ладони небольшую белую раковину.

Я повертела ее в руках, разглядывая. Она была похожа на черноморского рапана, но только изнанка не оранжевая, а нежно-розовая, чуть темнее к сердцевине. И самый краешек — тонкий, нежный, словно бахромчатый.

— Она живая? — спросила я.

Глеб взял ее, понюхал.

— Нет, давно уже мертвая. Если что и было внутри, всякая мелочь наползла и выжрала. Живую и свежедохлую сразу по запаху узнаешь. Йодом пахнет.

Он держал раковину на ладони и смотрел на меня, едва заметно улыбаясь. Точнее, сквозь меня — долгим неподвижным взглядом, завороженным… или завораживающим. Его палец медленно, плавно гладил бахромчатый край, соскальзывая в розовую глубину, словно лаская ее.

Меня бросило в жар. По спине сбежала струйка пота, и дуновения ветерка, который пытался ее высушить, тоже показались чувственными, нежными прикосновениями. С трудом проглотив слюну, я легла на спину и закрыла глаза, стараясь дышать медленно и спокойно. Под веками заметались цветные пятна: желтые, зеленые, малиновые — солнце пыталось пробраться между ресницами.

А потом я почувствовала, как на лицо упала тень, и моих губ коснулись его губы — сначала легко, невесомо, потом тверже, настойчивее. Тот мимолетный сон перед границей — о чем он был: о прошлом или о будущем?

В долю секунды промелькнула мысль: так вот в чем дело! Какая же я дура — как только не поняла сразу?

Тот не слишком быстро отведенный взгляд, похожий на осколок ракушки… Он мог уже тогда пойти в кавалерийскую атаку, стремительным наскоком. Но не испортила бы я все, задавая себе одни и те же вопросы: стоит или не стоит, хорошо это или нет, нужно или не нужно? И как только он догадался?

Главное не заставить. Главное — заставить захотеть.

Я судорожно перевела дыхание и потянулась навстречу.

Глеб что-то шептал мне на ухо, и я отвечала — дикие, безумные, бессмысленные слова, о которых не можешь вспомнить уже через секунду. И хорошо, что не можешь.

И вот теперь моя жизнь действительно была поставлена на паузу. Ярко-алый, раскаленный, мерцающий огонек в центре, а вокруг — царство покоя. Все как будто замерло. Только плеск волн и шум ветра в вершинах сосен.

Его взгляд не отпускал меня ни на секунду, я растворялась в нем, в его бездонной глубине. Глаза в глаза — словно магия…

Поцелуй был бесконечным — я как будто летела по спирали раковины, все глубже и глубже, слыша темный гул крови в ее сердцевине. Наши губы и языки сражались в том сокровенном поединке, в котором каждый жаждет быть победителем — и побежденным.

Это было что-то совершенно новое, незнакомое. Никогда, ни с одним мужчиной я не испытывала ничего подобного. Или?.. Нет, даже с Сашкой такого не было. Как будто очерчивала вокруг себя круг мелом и не позволяла себе выходить за его границы. Я не позволяла — или мне не позволяли? И дело было даже не в том, что и как происходило с моим телом, а в том, что я при этом чувствовала.

Это была свобода. Тот самый восторг, когда под тобой бездна. Когда отпускаешь опору и летишь, наслаждаясь волшебным всемогуществом. То, по чему я так скучала и уже не надеялась когда-нибудь испытать снова.

Глеб словно дразнил меня. Его руки скользили по моему телу — то нежно и легко, почти невесомо, то наоборот — тяжело, горячо, властно. Приподнявшись, я обняла его, спрятала лицо на груди. Этот привкус морской соли на языке… Этот ни с чем не сравнимый пряный запах: разгоряченной кожи, свежего пота — запах желания…

Тонко, быстро проведя пальцами снизу вверх вдоль позвоночника, он нащупал застежку, расстегнул. Купальник вдруг показался чем-то чудовищно лишним, как будто на мне было надето двадцать одежек одна на другую, и я была рада от него избавиться. Он жадно целовал мою грудь, как будто, изнывая от жары, пил большими глотками ледяную воду. От каждого прикосновения его губ по всему телу разбегались мурашки — сотни, тысячи крошечных сверкающих иголочек.

Теперь только одна деталь мешала нам стать еще ближе. Словно случайно я зацепила одним пальцем резинку плавок Глеба, осторожно потянула вниз, и он с готовностью помог мне.