Помочь он не пытался, но нетбук все же отложил — на тот случай, если придется ловить меня на лету. По стеночке я добралась до ванной, чтобы тут же распрощаться с содержимым желудка. Судя по небольшому объему, проделывала я это уже не впервые. Спустив воду, я включила кран, села на пол и заплакала, стараясь делать это как можно тише. Позорище было просто катастрофическим. К тому же что-то подсказывало: мрачный вид Глеба вызван вовсе не тем, что я так нализалась. А вот что скрывалось в тумане — это уже был вопрос.
Прополоскав рот и даже почистив зубы, я доползла обратно до постели. Глеб протянул мне стакан с чем-то шипящим.
— Давай пей, — сказал он. — Не знаю, что это, какая-то трезвиловка. Взял у Брана. Сказал, что ты на дегустации немного не рассчитала. Не стал говорить, что тебя еще и в ресторан понесло. Судя по эффекту, такой загул для тебя в новинку. Насколько я понял, твоя норма — один бокал вина. Максимум два.
— Да, — я хотела кивнуть, но решила, что чем меньше движений, тем лучше.
Глеб не смотрел на меня и нервно барабанил пальцами по тумбочке, при этом каждый звук эхом отзывался у меня в голове.
— Ты хоть что-то помнишь? — спросил он наконец и снова сел в кресло.
— Последнее — когда ты пытался меня притормозить. С вином. Дальше — почти ничего.
Я закрыла глаза, всматриваясь в туман внутренним взглядом. Короткие вспышки — словно в темноте включали свет и тут же снова выключали.
Мы с Глебом танцуем под какую-то медленную музыку, и у меня по щекам текут слезы. Мы сидим на скамейке в темной аллее парка, и я не просто плачу, а рыдаю в голос и что-то быстро говорю. Потом на этой же скамейке я у него на коленях, и мы бешено целуемся. Ну и финальный аккорд — это уже более ярко, хотя так же коротко.
Мы в постели, я сверху. Наклонившись, касаюсь грудью его груди. Его голова запрокинута, глаза закрыты, я целую его в шею так, как будто собираюсь прокусить сонную артерию и напиться крови. Его руки сжимают мои бедра, и то, что я чувствую — это самый настоящий экстаз…
— Может, расскажешь?
Глеб посмотрел сквозь меня, помолчал.
— Ты ставишь меня в сложное положение, Ника, — он говорил в своей обычной шутливой манере, но по тону и выражению лица я поняла, что шутки кончились. — Если я скажу, что ты вела себя как выпускница воскресной школы, ты не поверишь. Если не расскажу, будешь жрать себя и придумывать черт знает что. Если расскажу… тогда или мне придется на тебе жениться, или тебе придется меня убить.
Наверно, еще вчера я зацепилась бы мыслями за шуточку насчет «жениться», но сейчас было явно не до того.
— В общем, когда я попросил тебя притормозить, ты, похоже, погнала еще сильнее. Видимо, из чувства противоречия. Трещала так, что мне было ни слова не вставить. Вот уж точно, хочешь узнать женщину — напои ее и послушай. Правда, мне не пришлось, ты сама замечательно справилась. Не отнимать же было у тебя бутылку.
— И о чем я трещала?
— Обо всем подряд. О детстве, родителях, акробатике и мальчике Леше, с которым… выиграла серебро. Это было мило, но я подумал, что пора уходить. У официанта не работал пинпад, пришлось идти к кассе. Когда вернулся, ты танцевала с каким-то бородатым типом. Вы ворковали так, как будто тысячу лет знакомы, а его подруга, похоже, готовилась вцепиться тебе в волосы.
Бородатым типом? Йорген? О боже… Ничего этого я в упор не помнила. И откуда он только взялся?
— Решил, что лучше вмешаться, пока не началась драка. Подошел, он без лишних слов сдал мне тебя из рук в руки. Ты на мне повисла и ни с того ни с сего залилась слезами. Короче, я тебя увел, мы вышли в парк, ты уселась на скамейку и начала рыдать. С большим трудом удалось выяснить, что ты никому на свете не нужна, и какого черта ты вообще развелась — потому что если не в качестве мужа, так в качестве медбрата он тебе вполне сгодился бы. Когда снова придется кормить тебя с ложки и возить в инвалидном кресле. Это твои слова, не мои. Ника, а скажи, пожалуйста, что вообще с тобой такое? Все та же травма или что-то еще? С какой ради тебя в инвалидном кресле-то возить?
— Обычно мужчинам такие вещи не рассказывают, — я отвернулась.
— Ты забыла добавить «малознакомым». Но раз уж сказала А, может, все-таки и Б скажешь?
— Ну если ты так уверен, что тебе это надо… У меня синдром дисплазии соединительной ткани. Генетическая болячка. Нарушение синтеза коллагена, если тебе это о чем-то говорит. Именно поэтому я могу завязаться в узел или, к примеру, вытащить и вставить обратно почти любой сустав, — я продемонстрировала это, с щелчком вытянув фалангу указательного пальца и тут же ее вправив. Глеб поморщился. — Пока у меня больше ничего эдакого нет, только к перемене погоды суставы ноют. Или, может, просто не нашли еще. Но обязательно будет, только гибкостью не обойдется. Ну, и кому нахрен нужна такая радость? Не говоря уже о… обо всем прочем. Ладно, все. Хватит об этом. Что еще вчера было?