Церковные часы, словно присоединяясь к его удивлению, пробили пять. Бранко достал из кармана телефон и набрал номер. Разговаривал он по-хорватски и при этом косился на меня. Потом показал на телефон, и я подгребла к бортику.
— Тебе получше? — спросил Глеб, когда я взяла трубку. Голос его звучал так же тускло, если не хуже.
— Вроде.
— Хорошо. Я приеду часам к семи. Захвачу что-нибудь поесть. Чего-нибудь хочешь?
— Привези пиццу из «Между прочим», — попросила я. — Ту, которую мы заказывали с доставкой.
Забирая телефон, Бранко посмотрел на меня с любопытством. Наверно, его тянуло спросить, не поссорились ли мы, но все-таки решил, что не стоит.
Наверх идти не хотелось, и я провела следующие два часа, медленно дрейфуя на матрасе по бассейну. Спину припекало, но я с каким-то вредным упрямством не уходила в тень. Назло бабушке отморожу уши. Вот только бабушка об этом даже не подозревает. А еще, как назло, в голову лезли воспоминания о том, что в этом самом бассейне происходило позавчера ночью.
Наконец я увидела, как черная хонда проехала на парковку, и выбралась из бассейна. Глеб достал с заднего сиденья коробку с пиццей, закрыл машину и вошел в калитку. Я почувствовала, как предательски задрожали колени, и мешком плюхнулась в шезлонг.
Он подошел ко мне и остановился молча. Я тоже не знала, что сказать. Вид у него был все такой же хмурый.
— Ника, у тебя спина сгорела, — сказал он. — Пойдем, может?
Я встала и послушно пошла за ним. Мы поднялись к себе в комнату, где кондиционер наморозил настоящий ледник. Глеб положил коробку на стол, выключил его и вышел на балкон. Я — за ним.
Абсурд. Все повторялось зеркально. Я напилась, он на меня дуется, а сейчас я вылезла из бассейна, и с меня капает вода. На колени я перед ним становиться не стала, просто подошла, положила руки не плечи. По сценарию, надо было сказать: давай не будем ссориться, у нас ведь так мало времени. Но язык не поворачивался — уж больно нелепым это казалось.
Глеб прижал меня к себе, но тут же отпустил — я ойкнула, когда его руки коснулись горящей спины. Ни слова не говоря, он за руку завел меня в комнату, расстегнул лифчик и снял его. А потом достал из холодильника тюбик пантенола и густо намазал мне спину. Ноль эротики. Примерно с таким же выражением лица он разбирался с иголками в моем бедре.
— Переоденься, — сказал он, закончив. — И давай есть будем, пока совсем не остыло.
Я стянула мокрые трусы, но Глеб, отвернувшись, доставал из кухонного шкафчика тарелки, и мой стриптиз пропал даром. Одевшись, я вышла на балкон. Мы еще ни разу не ели там, только сидели вдвоем в одном шезлонге и пили вино (ох, не надо про вино!). Но в комнате все еще было слишком холодно.
Впрочем, насчет вина меня Глеб даже не спросил, налил только себе. Мы сидели и молча жевали. Я не знала, что делать. Может, он ждет моего вопроса? Или наоборот — не хочет ничего рассказывать, и тогда мне лучше не соваться?
— Херня какая-то! — сказал он, отодвинув тарелку и выпив полбокала одним глотком.
Пожалуй, это было первое крепкое слово, которое я от него услышала за все время. Вообще я всегда спокойно относилась к мату, но терпеть не могла, когда при мне ругались мужчины. У Андрея это было запросто. Конечно, «херня» — это так себе мат, вполне лайт, но само по себе означало одно из двух. Либо происходит что-то из ряда вон, либо я так уронила себя в его глазах, что теперь со мной можно не церемониться.
Я встала, собрала тарелки, унесла их вместе с остатками пиццы в комнату и вернулась обратно. И забралась к нему на колени — как кошка запрыгивает, не спрашивая разрешения. Только уши прижимает: выгонят или нет? Глеб осторожно обнял меня за плечи и поцеловал в висок. Я отпила крошечный глоток из его бокала — и тут же в небе показалась светящая точка.
— Они все знают. Самолеты, — сказал Глеб. И добавил, вздохнув: — Извини, что я так долго. Надо было побыть одному. Подумать.
— Обо мне?
Спросив, я чуть язык не откусила. Ну вот какого черта? Ну почему бы не промолчать? Мало уже натрепала?
— Обо мне. Ладно, неважно. Не знаю, Ник, она какая-то то ли чокнутая во всю голову, то ли обдолбанная. Ростом чуть повыше тебя, тощая, страшная. Кофта с длинным рукавом в такую жару. И джинсы.
— Она тебе рассказала? В чем дело?
— Ни черта она мне не рассказала. Да мне кажется, ей и нечего было рассказывать. Просто вывалила кучу претензий.
— К тебе? — удивилась я. — В чем?
Глеб тяжело вздохнул, допил вино.