Девушка из Дубровника

Проснулась я задолго до первого самолета в 5.55. Солнце уже встало, но свет, сочившийся сквозь решетку, был каким-то тусклым. Или пасмурно, или еще рано. Тянуться за телефоном не хотелось. Глеб, как ни странно, не храпел, только посапывал тихонько. Он спал на боку, подложив руку под щеку, и лицо его было таким беззащитным, трогательным, что у меня защипало в носу. Захотелось погладить по щеке, по волосам. Вот так, наверно, и он меня разглядывал, когда я спала.

Глеб, видимо, почувствовал мой взгляд и пошевелился. Я закрыла глаза, стараясь дышать медленно и спокойно, хотя пульс сразу выдал зарю. Теперь уже он смотрел на меня — я не сомневалась, хотя всегда удивлялась, как это можно чувствовать.

— Ника, маленькая моя, — он сказал это тихо, почти шепотом, таким голосом, от которого у меня все внутри задрожало. — Милая… Китеныш…

Я не выдержала и открыла глаза. Лицо Глеба на секунду стало растерянным. Похоже, сказанное ни в коем случае не предназначалось для меня. Он был уверен, что я сплю, да еще и с заткнутыми ушами. Но я вчера просто забыла вставить беруши — уснула, и даже самолеты не помешали.

— Привет, — сказал он. — Я тебя разбудил?

Я покачала головой, и Глеб, похоже, растерялся еще больше, сообразив, что я действительно его слышала. Он смотрел на меня так, как будто не знал, что делать. А еще — как будто хотел меня, очень сильно, но не решался даже прикоснуться.

Господи, да что же такое тогда случилось?!

Я уже готова была плюнуть на все и задать вопрос в лоб, но тут он с досадой дернул головой, как будто отгонял какую-то мысль. Я узнала это движение, потому что сама нередко делала так: вытряхнуть из головы глупости, которые жрут мозг. Привести в чувство всех тараканов и заставить их разбежаться по своим закоулкам.

— Да к черту все! — пробормотал Глеб и притянул меня к себе, так сильно, что я даже пискнула.

Куда-то вдруг улетели простыни. Он прижимал меня к себе так, словно боялся, что я исчезну, и целовал как никогда раньше — совершенно дико, необузданно. Наверно, если б я увидела что-то подобное в кино, только посмеялась бы: надо же, какие африканские страсти, смотри не проглоти ее, чувак, ненароком. Но сейчас эта безумная горячка передалась и мне. Как будто мы надолго расстались и снова встретились. А впрочем… если не брать в расчет те страсти-мордасти в бессознательном состоянии, выходит больше двух суток. По нашим масштабам — как два года.

Какие там изысканные нежности, какие предварительные ласки! Все было так же грубо и жестко, как тогда в тупике — и мне это нравилось. Именно этого я хотела сейчас и отвечала тем же, с трудом удерживаясь, чтобы не располосовать ему спину ногтями. Все словно пеленой заволокло, и я слышала только гул крови в ушах, как будто мы оказались под водой. По правде, до сих пор, что бы ни происходило между нами, я все-таки больше брала, чем отдавала, но сейчас…

Пожалуй, впервые мы были полностью на равных. Как волк с волчицей, подумала я, покосившись на семаргла. Хотя кто знает, как там у волка с волчицей. Но мне хотелось так думать — и плевать, если я ошибалась.

Как бы ни были мы близки, мне хотелось большего — быть еще ближе, полностью слиться, раствориться друг в друге. Закинув ноги Глебу на плечи, я просила, задыхаясь:

— Еще, сильнее!

Он, как и раньше, смотрел на меня, не отрываясь, не позволяя отвести глаза, но было в его взгляде что-то новое, незнакомое, то, чего я не могла понять, расшифровать. Впрочем, до того ли мне было? Я чувствовала, что он сдерживается из последних сил, дожидаясь меня, но что-то не давало мне сделать последний шаг. Я шла по пылающим углям босиком, пламя обжигало, и в этом было мучительное удовольствие, которое хотелось продлить — прежде чем сгореть и воскреснуть, как птица Феникс. Я балансировала над бездной перед тем, как отпустить опору и раствориться в пустоте, на другом краю которой меня ждали надежные руки.

Каждый раз мне казалось, что такого сильного, яркого оргазма у меня еще никогда еще не было — и, наверно, это было правдой, потому что с каждым разом становилось лучше и лучше. Но то, что произошло сейчас…

Время остановилось. Случилось то, чего я так хотела и что казалось невозможным. Я замерла на вершине самого острого наслаждения, похожего на напряженный аккорд, жаждущий разрешения. На горном пике над пропастью, сияющем ослепительным снегом. А потом сошла лавина, меня закружило и унесло…

Глеб лежал на спине, закинув руку за голову, я на нем — положив подбородок ему на грудь и мягко поглаживая пальцем сосок. Я еще чувствовала его в себе и слегка напрягала мышцы, как будто поддразнивая лениво.

— Что ты делаешь со мной, Ника? — со вздохом, больше похожим на стон, спросил Глеб, и по его телу пробежала крупная дрожь, эхом отзываясь во мне.

Я не отвечала, только смотрела прямо в глаза, слегка прищурив нижние веки. Это было волшебное, совершенно мне не знакомое ощущение полной власти над мужчиной. И в то же время я чувствовала его власть над собой — и была этому рада.