Девушка из Дубровника

В Дубровник мы поехали на машине Бранко — том самом здоровенном черном внедорожнике неизвестной мне породы. Как я поняла, голубой кабриолет принадлежал Марике, а Влах машину вообще не водил. Почему — спросить я постеснялась. В джипе все внутри было из черной кожи, вполне брутально. И даже елочка ароматизатора щеголяла надписью «black leather» — черная кожа. Агрессивный дизайн, кондиционер, колонки в самых неожиданных местах, замысловатая панель бортового компьютера — все даже не намекало, а в голос заявляло о статусе. Хотя что Бранко, что Глеб — оба в клочья рвали мои шаблоны, связанные с состоятельными людьми.

Они, похоже, собирались в какое-то официальное учреждение. Хоть и без галстуков, но выглядели оба вполне солидно. Бранко я впервые увидела в строгих темных брюках и белой рубашке. Глеб тоже надел белую рубашку с коротким рукавом и песочного оттенка брюки от того костюма, в котором он был в самолете. Пахло от него каким-то сложным парфюмом, приятным, но мне больше нравился его естественный запах.

Впрочем, эта была не единственная моя странность. Например, мне нравилась его утренняя щетина. Почему-то она была светлее волос, почти золотистая, и мне все время хотелось ее коснуться. На самом-то деле ничего хорошего в ней не было, она жутко кололась, и от утренних безобразий у меня вечно было раздражение на лице (и если бы только на лице). И все равно она мне нравилась. Но сейчас Глеб, разумеется, был чисто выбрит.

Покосившись на часы Бранко, которые, судя по их виду, должны были стоить как космический корабль, я спросила Глеба, сидевшего впереди:

— А почему ты не носишь часы?

Он повернулся ко мне и ответил, слегка поморщившись:

— Не люблю. И они меня не любят. Потом как-нибудь расскажу.

Бранко бросил на него короткий взгляд, словно предостерегая, но Глеб то ли не заметил, то ли сделал вид, что не заметил. Они разговаривали вполголоса, переходя с русского на хорватский и обратно, но я не вслушивалась. Мне было о чем подумать.

Вчера вечером Глеб сказал, что его отец был таким же, как Андрей. И что именно моя история стала тем недостающим кусочком мозаики, который помог ему увидеть картину полностью. Понять, почему Зорица предпочла воспитывать ребенка в одиночестве. Он сам рос в такой же атмосфере постоянного контроля и давления, но как раз поэтому не мог взглянуть со стороны, только изнутри. Хотя меня понял сразу.

Вот откуда у него это стремление контролировать все, замашки замполита, желание решать чужие проблемы. И то, что он говорил о себе: способность манипулировать людьми, заставлять их делать то, что ему надо. Он мог сломаться, как я, но в итоге стал не копией, а всего лишь отражением отца. Властным — но все-таки не тираном. Может, потому, что отец умер, когда Глеб был еще подростком. Или как-то повлияла мать. Откуда мне знать?

Я сидела слева, за водителем, и могла со своего места видеть профиль Глеба — четко очерченный, мужественный, но без грубости и без приторной красивости. Бранко сказал что-то по-хорватски, Глеб рассмеялся, ответил, и я вдруг почувствовала, что для меня нет места в их мире. Внутри все словно ледяной лапой сжало. Я как-то очень отчетливо поняла, что мужчина, который за эти дни стал настолько моим, что даже трудно себе представить, — на самом деле не мой. И никогда моим не будет.

Наверно, где-то очень глубоко внутри меня сидела крохотная надежда: а вдруг все-таки это не конец? И не надо было иметь какой-то богатый опыт курортных романов, чтобы понять: то, что между нами, давно уже выплеснулось за рамки подобных отношений. А может быть, и с самого начала в них не вписывалось. Да, мы встретились не в том месте и не в то время. И что, если?.. Но стоило этой надежде высунуть нос, я топала на нее ногами и заставляла спрятаться еще глубже. Нет уж, лучше знать, что все скоро закончится. Чтобы не было разочарования.

Но то, что произошло сегодня утром… Даже в мыслях я не могла назвать это «мы занимались сексом». Потому что это было гораздо больше, чем просто секс. Но я не обманывала себя. Больше — но не значило ровным счетом ничего. В этом коктейле из страсти и нежности явно чувствовалась горькая нота боли и отчаяния, которую мы оба пытались спрятать.

«Да к черту все!» — сказал Глеб утром.

Я пыталась разгадать это — как загадку, как ребус. И в голову приходило только одно.

Я действительно сказала или сделала что-то не то. Настолько не то, что развеяло все сомнения. Как знать, может, он тоже думал о том, что нам не обязательно прощаться. Я вспомнила дождливый день и поездку на Пелешац — и как вдруг почувствовала себя тогда невероятно счастливой. Может, и с ним было что-то похожее?

Но что же тогда случилось, черт возьми? Я призналась ему в любви? Попросила развестись и жениться на мне? Называла его Андреем? Или, может, все вместе? Хотя каждого по отдельности, пожалуй, хватило бы, чтобы поставить точку. Может быть, он и хотел это сделать — но не смог. Да и выставить меня за порог с чемоданом, вроде, было уже некуда.

В таком случае…