На самом деле в Херцег-Нови мы с Андреем были всего час: на это время там останавливалась яхта во время круиза по Бока-Которской бухте. Почти весь этот час Андрей разыскивал по прибрежным кафе какое-то особенное пирожное, которое, как уверял интернет, пекли только там. Пирожное оказалось банальным наполеоном, а город мы так и не увидели. Но возвращаться туда не хотелось.
В итоге мы с Глебом все равно поехали в сторону черногорской границы. Никуда не торопясь, останавливаясь в маленьких деревушках, похожих одна на другую, как две капли воды: узкие извилистые улицы, белые дома с красными черепичными крышами, крохотные пляжи — где-то с галькой, но в основном камни. В одной заправили машину, в другой выпили кофе в супермаркете и прошлись по улице, одна сторона которой круто обрывалась к морю. Глеб, разумеется, держался другой стороны, застроенной домами.
Наконец, ближе к обеду, мы выехали к развилке. Левая дорога вела к пограничному пункту, правая спускалась вниз — к деревне Виталина. Она оказалась довольно большой, очень чистенькой и нарядной. Оставив машину на центральной улице, мы спустились к морю. В конце короткой набережной, скорее, даже пристани, обнаружился маленький, почти пустой ресторанчик, где решено было устроиться на обед.
Не успели мы сесть за столик на веранде, откуда-то пришел козел. Самый настоящий — с рогами и бородой. И решил познакомиться со мной поближе. Он тыкался слюнявой мордой мне в руки и в колени, я отпихивала его, а Глеб смотрел и веселился. Потом за козлом пришла потерявшая его хозяйка, а я пошла в туалет отмываться от его слюны.
Когда я вернулась, Глеб сидел и смотрел, как разбиваются о камни волны — сине-серые, с клочьями пены. Он задумался так, что даже не услышал моих шагов. Я подошла сзади, положила руки ему на плечи, подбородок на макушку.
— Да, Ника, есть в тебе что-то такое… — сказал он. — Приманивающее козлов.
Пока я решала, стоит ли обидеться, нам принесли заказанную пржолицу — все-таки она нас догнала. Выбирать особо было не из чего, но поскольку мы взяли одну на двоих, обилие чеснока вряд ли нам чем-то могло навредить.
— Знаешь, Кит, — Глеб отрезал половину и переложил себе на тарелку, — иногда я мечтаю, что в старости куплю в Хорватии маленький домик и буду жить один.
— Именно в Хорватии? Не в Ницце? Не на Багамах?
— Именно, — он не принял шутку, снова глядя куда-то сквозь меня. — Хорватия — моя родина. Мои первые детские воспоминания — так почему бы и не последние? Не в Цавтате, а в такой вот маленькой деревушке у моря. Заведу большую собаку. Буду ходить с ней купаться, в кафе, где собираются пенсионеры. Еще куплю маленький катер, чтобы плавать вдоль берега, ловить рыбу, — он вздохнул. — Но это только мечты.
— Почему? — удивилась я. — Что мешает? Обычно у людей нет на это денег. А ты можешь это сделать хоть сейчас, насколько я понимаю.
— Не могу, Ника. При такой работе меня вынесут из кабинета вперед ногами. Может быть, даже раньше, чем тебя будут возить в инвалидной коляске.
— Но почему?
— Тойво шестьдесят три. Он еще вполне крепкий, но начал поговаривать о пенсии. У них с матерью есть домик на Аландских островах, они хотели бы там жить постоянно. Мы с ним партнеры, значит, все повиснет на мне. Русско-финское направление — это только часть, у нас перевозки по всей Европе. А поскольку вся эта беда рано или поздно достанется нам с Лиисой, мне придется впахивать, как папе Карло. Скорее всего, пожизненно.
— Не знаю, Глеб. Мне всегда казалось, что работа должна быть для жизни, а не жизнь для работы. А сестра чем занимается? — спросила я, обмакивая в айвар запеченный баклажан.
— В университете учится на эколога.
— Может быть, она выйдет замуж, и ее муж тоже станет вашим партнером. У нее есть парень?
— Понятия не имею, — Глеб уронил с вилки кусочек мяса, который тут же подобрала одна из вездесущих кошек.
Отложив вилку, он смотрел на кошку. Нет, сквозь кошку. Не выдержав его мрачного, тяжелого взгляда, она коротко мякнула и унесла добычу подальше от нас.
— Глеб?
— Ника, мы с ней не разговариваем уже четыре года. Точнее, она со мной не разговаривает.
Глава 44
— Интересно, — сказала я, тоже положив вилку. — Кажется, я начинаю верить, что в повседневной действительности Глеб Осадчий та еще зараза. Ну ладно старшая, она тебя знать не хочет, потому что ты сын своего отца. Но младшую-то ты чем обидел? Ты поэтому говорил, что женщины тебя ненавидят?
— Не только. Вообще она не разговаривала со мной год. Вообще ни слова. Сейчас делает вид, что все в порядке, но только когда мы встречаемся у родителей. Чтобы их не расстраивать. Разговариваем на нейтральные темы. Но помимо этого она меня видеть не желает.
— Так в чем дело-то? Или это тайна?
— Да какая там тайна… Она считает, что я сломал ей жизнь. Влез не в свое дело и разрушил ее счастье.
— А ты влез и разрушил?
— Может быть, не знаю. Но тогда я так не думал. Ей было шестнадцать. А ему почти вдвое больше.