Девушка из Германии

Тетя Ханна, похоже, не собиралась больше ничего объяснять. Но с тех пор, как она произнесла слово монстр, описывая Густаво, она не могла не видеть, что мое любопытство не удовлетворено. Ведь много лет прошло между теми днями, когда Густаво был студентом, и авиакатастрофой. Но у меня будет еще шанс узнать: всему свое время.

Мы стояли вместе в дверном проеме. Несколько мгновений мы смотрели на сад, где, как говорила тетя, когда-то росли пуансеттии, бугенвиллеи и разноцветные кусты кротона.

– Здесь все чахнет. А я так хотела вырастить тюльпаны. Мы с отцом любили их.

Впервые я услышала глубокую ностальгию в ее голосе. Казалось, глаза моей тети полны слез, которые никогда не проливались, а только делали взгляд еще более синим.

Я оставила ее с мамой, потому что Диего собирался отвести меня осмотреть еще одну секретную часть города. Когда я увидела его, он сказал, как обычно, невпопад:

– Думаю, твоей тете должно быть не меньше ста лет!

Ханна 1953–1958

На Кубе погода меняется без предупреждения. Выходишь на улицу под палящим солнцем, потом ветерок пригоняет облака и все преображается. Вы можете промокнуть за секунду, даже не успев открыть зонтик. Дождь хлещет как из ведра, ветер набрасывается на вас, ветки отламываются, сады затапливает. Когда дождь прекращается, от асфальта поднимается густой удушливый пар, все запахи смешиваются, фасады домов глядят облупившейся краской, и мимо проносятся испуганные люди. Но в конце концов вы привыкаете. Таковы тропические ливни: с ними невозможно бороться.

Я почувствовала, как на меня упала первая капля дождя, на углу улицы Калле, 23. К тому времени как я повернула направо, на проспект L, я уже промокла до нитки. Когда я поднималась по лестнице к фармацевтическому факультету, солнце снова светило, и моя блузка начала высыхать, но вода все еще капала с волос.

Но вдруг, секунду спустя, десятки студентов начали торопливо спускаться по ступенькам, пихая друг друга, как будто убегали от чего-то. Я увидела и других, сидящих на вершине скульптуры Альма-Матер и размахивающих в воздухе флагом. Они выкрикивали лозунги, которые я не могла разобрать, потому что их перекрывали полицейские сирены из патрульных машин, стоящих у подножия лестницы.

Девушка рядом со мной испуганно вцепилась в мою руку, сжимая ее без единого слова. Она плакала, охваченная паникой. Мы не знали, подниматься нам по лестнице или бежать по проспекту Сан-Лазаро прочь от университета.

Крики стали оглушительными. Затем раздался звук, как будто что-то громко ударилось о металл: возможно, это был выстрел. Мы окаменели. По лестнице сбежал парень, который велел нам быстро ложиться. Мы так и сделали, и перед моим лицом оказалась мокрая ступенька. Я положила голову на руки. Вдруг девушка рядом со мной вскочила и побежала вниз по лестнице. Я подвинулась к стене, чтобы меня не затоптали, а затем застыла как вкопанная.

– Теперь можно вставать, – сказал парень, но я отреагировала не сразу.

Я пролежала еще несколько секунд и, только поняв, что все окончательно успокоилось, подняла голову и увидела, что он все еще здесь, а мои книги у него под мышкой. Он протянул руку:

– Поднимайся, мне нужно идти на занятия.

Не глядя на него, я поднялась, расправляя юбку и безуспешно пытаясь почистить блузку.

– А ты не собираешься представиться? – спросил он. – Я не отдам тебе книги, пока ты не скажешь мне свое имя.

– Ханна, – ответила я, но так тихо, что он меня не услышал. Он нахмурился, потом поднял брови – не понял – и переспросил громче:

– Ана? Тебя зовут Ана? Ты с фармацевтического факультета?

Еще один! Вечно я должна объяснять, как меня зовут.

– Да, Ана, но произносится так, будто начинается с испанского J, то есть «ха», – сказала я раздраженно. – И да, я учусь на фармацевта.

– Очень приятно, Ана-произносится-с-«ха». Но теперь мне нужно бежать на занятия.

Я смотрела, как он бежал вверх через две ступеньки. Добравшись до площадки, он остановился между колоннами, повернулся и крикнул:

– До встречи, Ана-через-«ха»!

Некоторые профессора в тот день не явились на занятия. В одной из аудиторий несколько испуганных студентов шептались о тиранах и диктатурах, переворотах и революциях. Меня же не пугало ничто из происходящего. Весь университет был в смятении, но мне не хотелось выяснять, против чего были протесты, и тем более не хотелось принимать участие в том, что не имело ко мне никакого отношения.

Когда пришло время уходить, я задержалась на некоторое время, пытаясь что-то сделать с блузкой в туалете. Но бесполезно: она была совсем испорчена. Когда наконец я в плохом настроении вышла из здания, то снова увидела того парня, который стоял, прислонившись к дверному проему.

– Ты тот парень с лестницы, да? – спросила я, не останавливаясь и делая вид, что мне это неинтересно.

– Я не сказал тебе, как меня зовут, Ана-через-«ха». Вот почему я здесь. Я стою тут уже час.