Девушка из Германии

Хотя она была намного моложе Гортензии, они выглядели ровесницами. Эсперанса не выщипывала брови и не пользовалась губной помадой: на лице ее, суровом и в то же время излучающем доброту, никогда не было и следа макияжа.

Эсперанса привела в аптеку Рафаэля, своего сына-школьника, и он начал помогать нам с доставкой продуктов на дом. Рафаэль был высоким и худым с прямыми темными волосами, орлиным носом, миндалевидными глазами и огромным ртом. Он говорил с людьми так же вежливо и уважительно, как и его мать. Но оба они жили в состоянии постоянной тревоги. На острове, где большинство людей принадлежали к одной религии, у них была другая вера: они разделяли с нами грех быть не такими, как все.

По этой причине я никогда не могла понять, почему, живя в постоянном страхе, оба они все равно иногда вставляли «слово Божье» в разговорах с людьми.

– Наша миссия – распространять слово, – говорили они мне.

К счастью, они никогда не пытались обратить меня в свою веру. Наверное, Гортензия сказала им, что я полячка и что лучше оставить всех поляков в покое.

Я чувствовала себя хорошо с Эсперансой и Рафаэлем, вдалеке от растущей горечи и боли моей матери. Она потеряла папу, оказалась в ловушке в стране, которую ненавидела, потеряла контроль над своим сыном Густаво. Она рассматривала аптеку как мою попытку стать счастливой, и это было чересчур для нее: она была уверена, что для Розенталей счастье всегда будет недостижимым. Преждевременная смерть была нашей неотъемлемой частью. Не было смысла притворяться кем-то другим.

Выход из дома также был рискованным предприятием. Призраки, люди-переселенцы, могли застать меня врасплох на любом углу. Вот почему я и поставила Эсперансу за стойку: я знала, что если бы я сама обслуживала покупателей, то рано или поздно кто-то появился бы, узнал меня и попытался вступить в диалог, которого мне до сих пор удавалось избегать.

Рафаэль ходил со мной на склады, чтобы забирать большие пакеты с товаром. По дороге я старалась не смотреть ни на кого из прохожих. Если кто-то подходил слишком близко или если на углу стояла группа молодых людей, я опускала глаза. Если я видела пожилую женщину, я переходила на другую сторону дороги. Я была убеждена, что обязательно встречу кого-нибудь из них где-нибудь. Это был мой самый большой страх.

Однажды во вторник мы шли по Калле I к Линеа, когда вдруг увидели сад. Я любовалась розами, растущими по обе стороны от главного входа. Посмотрев выше, я увидела современного вида здание, над дверью которого были древние надписи – я не видела их много лет, но сразу узнала. Из здания вышли три девушки, одетые в белое. Я застыла: не было сомнений, что они узнали меня. И снова призраки нашли способ меня догнать. Мгновенно я вся покрылась испариной.

Рафаэль, который понятия не имел, в чем дело, придержал меня за руку. Я смотрела в сторону, стараясь не обращать на девушек внимания, но когда все же оглянулась, увидела ироничные улыбки на их лицах – выражение извращенного удовлетворения. Они нашли меня, и я никак не могла спрятаться. Мы были одной породы: беженцы на острове. Мы бежали от одного и того же, но выхода у нас не было.

Рафаэль смотрел на меня, ничего не понимая.

– Это польская церковь, – сказал он, как будто я не знала, но в действительности я предпочла бы этого не знать.

Обратно со склада мы пошли другим путем. С того дня для меня эта улица больше не существовала.

* * *

В основном по вечерам, перед тем как запереть двери аптеки, Эсперанса, Рафаэль и я садились немного поболтать. Мы приглушали свет, чтобы никто не вошел и не прервал наши разговоры о старом брюзге, который жил над магазином и пересчитывал каждую таблетку, которую ему выписывали, или о женщине, которая получила свои ампулы и попросила Рафаэля сразу вколоть их ей, или о мужчине, который каждый раз, когда брал лекарства для своей жены, предупреждал, что ему совершенно неинтересно слушать что-либо о Боге. В другие дни я оставалась одна на долгие часы, наблюдая за тем, как лопасти шумного вентилятора крутятся туда-сюда. Он висел так низко, что если я поднимала руку, то почти касалась его.

Часто по вечерам мы втроем слушали музыку: Эсперанса искала радиостанцию, где передавали испанские народные песни. И мы наслаждались песнями о невозможной любви, о заблудившихся кораблях, о расставаниях, безумствах, печалях, прощении, о полумесяцах, похожих на сережки, о шелесте пальм, украденных объятиях и бессонных ночах. Эти песенные мелодрамы смешивались со сладким запахом камфары, ментола, эфира, соли Виши и спирта для снижения температуры, которые в те дни продавались лучше всего.

Мы часто вместе смеялись. Эсперанса пела под ритм болеро, пока мы отдыхали после долгого дня. Потом они уходили домой, а мне приходилось возвращаться в темный Малый Трианон.